Ленин презирал либералов. Большевики горят в классовой борьбе за социальную революцию. А этим подавай многопартийность, парламент, свободу личности. Нет им места в диктатуре пролетариата. Этим консерваторам – последышам старого мира. Либералы и консерватизм? Не вяжется… Ну отчего ж? Тот, с кого Ильич срисовал ненавистный образ, сам звал себя консервативным либералом – Петр Струве.
Но это – в зрелости. А в юности он видел себя марксистом.
Как у Клемансо: «Кто в юности не был левым – не имеет сердца, кто в зрелости не стал правым – лишен ума». Струве начал с марксизма, находя доктрину остроумной, но после всю жизнь был ее противником.
«Критические заметки об экономическом развитии России» – первую книгу Струве – в 1894 году прочел Ленин. И сразу уловил четкость аргументации автора. Струве попал в его орбиту в год своего первого ареста и за год до окончания Петербургского университета. Он агитирует. Пишет «Открытое письмо Николаю II». Участвует в издании журнала «Новое слово» и конгрессе Интернационала. Составляет «Манифест РСДРП».
Он эффективен. Это заложено воспитанием в семье губернатора Пермского края Бернгарда Струве, сына основателя Пулковской обсерватории. Струве – немцы, приглашенные в Россию, – искренне ей служили. Отсюда патриотизм Петра – почтение к государственному началу в бытии нации наряду с уважением к свободе личности. Здесь корни его мировоззрения – консервативного либерализма.
Струве находит в марксизме все больше изъянов. Раскрывает противоречия между экономическим материализмом и теорией социального развития. Сомневается в верности учения о зависимости социальной жизни от способа производства. И – о еретик! – отрицает ведущую роль пролетариата, отводя ее образованному классу.
Ленин злится: «…г. Струве «бесповоротно» ушел от… позиции революционера…»
И от социал-демократов, чей манифест недавно сочинил.
Кадет
К этому времени он уже не только видный экономист, но и известный публицист. Настолько, что либералы предлагают ему возглавить их издание в Европе. Дерзкий, он хочет приспособить под их задачи «Искру». Ленин обзывает его «Иудой».
В 1901 году Струве сослан в Тверь, где готовит сборник статей «На разные темы». Но политическая работа доступна ему лишь за рубежом. И вот он в Германии – выпускает журнал «Освобождение».
Революция 1905 года приносит в Россию основы парламентаризма. Струве дома, и в 1907-м он – яркий деятель Партии конституционных демократов – избран во 2-ю Государственную думу, руководит «Русской мыслью», с философом Семеном Франком издает журнал «Свобода и культура».
Встречается со Столыпиным.
Он считает, что видит суть реформ премьера: «Аграрная политика Столыпина кажется консервативной, но… она есть попытка перестроить Россию в самых ее глубинах», превратить землю в капитал; снять тормоз развития – общину; вернуть широкую собственность на землю. Он считал это «вторым освобождением, раскрепощением русского крестьянства».
Петербургская аристократия, против которой в 1905-м восстали московские миллионеры, боялась этого. И потому, писал Струве, «Столыпин… не имел в монархе той поддержки, в которой нуждался».
Не мог его прямо поддержать и Струве: мешала партийная дисциплина. Но одну из сильных своих статей он назвал фрагментом афоризма премьера: «Великая Россия». Он видел в делах премьера волю государства-созидателя, которую считал его главной миссией. И здесь – корни либерального консерватизма.
Если либерализм для Струве – свобода личности, то «суть консерватизма – в сознательном утверждении порядка вещей… (в него входит и понятие крепкой, но упорядоченной власти)».
Контрреволюционер
Октябрь 1917-го, считал Струве, попрал и эту власть, и порядок вещей. Он включился в Белое движение, где играл роль, предсказанную им в «Вехах» в статье «Интеллигенция и революция», – помогал «интеллигенции, отрешившейся от… государственного отщепенства», свершить «подвиг преодоления своей сущности».
Но были и другие вехи. К 1917 году родились сыновья Глеб, Алексей, Константин, Лев и Аркадий. Вышли сборники «Patriotica» и «Крепостное хозяйство», первый том книги «Хозяйство и цена». В 1916-м он – почетный доктор Кембриджа. В феврале 1917-го – член Академии наук. А через полгода – Совета Добровольческой армии…
Но армия шла в «Ледяной поход», и штатских не брали. Струве тайно едет в Москву, где формирует подпольный «Национальный центр» и составляет сборник «Из глубины». А затем бежит в Финляндию. Оттуда – в Париж. И вновь на Родину, в Ростов-на-Дону, главой газеты «Великая Россия».
Перебравшись в Крым, он получает портфель министра иностранных дел. Ему надлежит добиться помощи от Франции и Британии; убедить общественное мнение Запада в правде Белого дела. И он добивается признания Крымского правительства Парижем.
Участие в Гражданской войне для Струве – жертва ради великой цели. «России, – пишет он в 1920-м, – нужна свобода. …И в первую очередь хозяйственная… полное раскрепощение во имя хозяйственной свободы и закрепление этой раскрепощенной России на прочных… сваях частной собственности».
До крушения его надежд остается меньше года.
Беглец
Струве удается спастись из Крыма. Он в Париже.
Эмиграция – вызов всем покинувшим Россию в финале драмы Белого движения. Им предстояло исцелить рану братоубийства, войти в мир других языков и культур, справиться с отсутствием денег и родной земли.
Струве имел средства, но на достойную жизнь в Париже их не хватало. И в 1921-м он едет в Прагу, давшую приют многим эмигрантам. И ему – известному в Европе мыслителю, экономисту, правоведу, публицисту и политику.
В Праге Струве преподает на Русском юридическом факультете при Карловом университете. А с 1925 года редактирует газету «Возрождение» – жертвует наукой ради политики. Покидает факультет, отказывается от кафедры социологии в Софии – все ради борьбы с Советами, в которой не раз пережил неудачи.
В 1926 году Российский зарубежный съезд, где он председательствовал, провалился. Среди эмигрантов не было согласия в борьбе с большевизмом, как не было и согласия между издателем А. Гукасовым и Струве, из-за чего в 1927-м тот ушел из «Возрождения» в газету «Россия» (затем – «Россия и славянство»). Но в 1935-м и она закрылась, а вскоре он перестал писать публицистику. Началась война.
Она застала его в Белграде.
Узник, мечтатель, мыслитель
Нацисты на Балканах. Струве считает их наследниками большевиков, о чем говорит открыто. И попадает в беду. Кто-то доносит: он – друг Ленина. Его арестовало гестапо. Но через три месяца отпустило: обвинение слишком нелепо.
Петр Бернгардович едет в Париж. Без рукописей. Так гибнет его архив – в 1944-м, перед приходом Красной армии, друзья сожгут его.
– Я не думала, – сказала, прибыв в Париж, его супруга Антонина Александровна, – что довезу его живым.
Тюрьма и поездка подорвали его силы. Но духом он бодр и вновь взялся за труды по экономической истории России и мировой экономической мысли.
Но ему – убежденному врагу тирании – трудно жить в условиях чуждой системы. Он рад успехам союзников и ищет следы упадка нацизма. «Сегодня, – как-то сказал он, – я видел первые признаки конца гитлеризма, в метро немецкие солдаты позволяли себе перескакивать через решетки». Он так желал краха Гитлера… Но не дожил.
Его внук Никита Алексеевич пишет: «Ялтинский договор, наивность Рузвельта, бессилие Черчилля, распространение большевизма на всю Восточную Европу повергли бы его в уныние». Возможно. Но касательно уныния – усомнимся.
Вся его жизнь говорит об умении противиться унынию в самых тяжких ситуациях.
И, вероятно, доживи Струве до «красных» в Европе, он, подобно другому русскому философу-парижанину – Александру Кожеву, поучаствовал бы в огромном проекте положительного государственного строительства, которому был так предан, – планировании Единой Европы.
P.S. Автор благодарит фонд «Институт развития им. Г.П. Щедровицкого» за предоставленную возможность пользоваться при работе над текстом материалами изданной фондом серии «Философия России. Первая половина XX века».
Источник: «Новая газета»