События 1917 года лежат в основаниях отечественной реальности сложившейся в ХХ веке, и сказываются на нашей жизни до сегодняшнего дня. События эти травматичны, обсуждение их рождает ожесточенную полемику и разделяет общество. Как это часто бывает, болезненное и чрезвычайно значимое отодвигается в темный угол и замалчивается. Однако, перед нами та историческая реальность, от которой нельзя отмахнуться.
Игорь Яковенко
Февральская революция, последовавший за этим большевистский переворот, а также Гражданская война, закрепившая результат этого переворота – фундаментальные события отечественной истории.Наш интеллектуальный и гражданский долг – понимать эти процессы и вырабатывать свое отношение к ним. Сто лет – достаточный срок для того, чтобы отрешиться от мифов, преодолеть мощнейшие идеологические схемы, и, по крайней мере, попытаться посмотреть на интересующие нас события беспристрастно, вне партийных позиций и идеологических предпочтений.
Понимание этого феномена, имеющего всемирно-историческое значение, ставит вопросы о природе России, ее месте в мировом целом, позволяет осознать настоящую эпоху и представить себе наиболее вероятные перспективы нашего дальнейшего бытия в контекст обсуждения революции. Никогда с 1917 года и по сей день, в нашей стране не было времени, когда об Октябрьском перевороте можно было бы говорить спокойно-отстраненно, так скажем, как мы можем обсуждать Реформацию или войны диадохов. Прежде всего, имеет смысл определиться с понятием «революция». Обсуждение знаковых исторических событий всегда происходит в некотором политическом и идеологическом контексте. Этот контекст задает оценки и интерпретации. В Советском Союзе слово «революция» имело сакральный смысл. Важнейшими вехами европейская история последних двух веков мыслились буржуазно-демократические революции, которые продвигали мировую историю и готовили «Великую Октябрьскую Социалистическую». Последняя представлялась как ключевое событие, открывавшее новую эру в истории человечества. Советский Союз и коммунистический проект вырастали из этого события, в нем правящий режим черпал свою легитимность; поэтому большевистская революция представала как безусловное благо.
И эту оценку разделало большинство послевоенного советского общества. Люди старших поколений хорошо помнят духовный климат 60-70-х. Валентин Катаев,не только признанный патриарх советской литературы, но и любимый писатель городской интеллигенции, в исповедальной прозе, изданной в 1964 году, писал: «Какой бы я ни был, я обязан своей жизнью и своим творчеством Революции. Только Ей одной”. В ту пору Катаев мог себе многое позволить. В той же «Траве забвения» он пишет об «Узкобородом палаче, в длинной до земли кавалерийской шинели». Мы – читатели-современники выхода повести в свет, хорошо понимали, кого он имел в виду. Для типичного интеллигента-шестидесятника революция относилась к разряду экзистенциально значимых ценностей.
В девяностые годы новых акцентов в трактовке революции как универсального понятия не обнаруживалось. Шли напряженные баталии вокруг трактовки конкретнойбольшевистской революции. Само понятие «революция» несколько поблекло, поскольку лидеры новой России не отваживались называть события августа 1991 года революцией. Перемены наступили в двухтысячные. Медленно, но неуклонно на идеологическом горизонте нашего общества прорисовывались контуры классической охранительной идеологии. В этой парадигме революции предстают как чуждое духу народа, заемное средство политической борьбы, к которому прибегают «группы интересов» (конечно же, своекорыстных), ведомые внешними силами.
Странно, но никто не говорит о нравственном измерение такой модели трактовки исторических событий. В рамках этих побасенок, сотни тысяч и миллионы людей, выходящих на центральные площади своих столиц, трактуются не как граждане, совершившие акт нравственного и гражданского выбора, но предстают темным и неразумных быдлом, ведомым опытными манипуляторами. С помощью названной объяснительной модели можно легко ранжировать внешнеполитические перемены. Все, что представляется враждебным и не входит в «наши» планы (то есть, планы политической элиты и обслуживающих ее идеологов) – не важно, идет ли речь о постсоветском пространстве, бывших «народных демократиях», или арабском мире пережившим не так давно собственную «Весну народов» – объявляется происками стратегического противника. Что автоматически снимает любые вопросы об обусловленности произошедшего, о логике исторической эволюции и историческом выборе, который в переломные моменты истории совершают все народы (разнятся лишь формы такого выбора).
Бессмысленно обсуждать, нужна была или не нужна революция, где бы то ни было, в том числе и в России в 1917г. Случайных революций не бывает. Процессы, в которых участвуют статистически значимые массы, в нашем случае миллионы людей, неизбежны и закономерны. Это объективный исторический процесс. При всей трагичности революций, они принципиально неустранимы. В революциях находит свое разрешение конфликт между устойчивым структурным началом любого общества и универсальным императивом изменения. Ответственность за революции в большей степени лежит на элитах, которые располагают интеллектуальными и организационными ресурсами для понимания реальности, постижения логики истории и формирования вменяемой политики, но не обнаруживают способности перешагнуть идеологические барьеры и пожертвовать малым, чтобы спасти многое. И в меньшей степени на широких народных массах, которые однажды отказываются терпеть и сметают «старый порядок». Никто не представляет себе отдаленных последствий любой революции, однако, во все времена подавляющая масса вовлеченных в революцию людей переживают ее апокалиптически, как конец нетерпимого положения вещей, и наступление новой эры. Эры всеобщей справедливости и счастья. Для данной категории, Революция – праздник, пространство идеального бытия. Как человек, заставший людей переживших эту ужасную и прекрасную эпоху, свидетельствую: принявшие сторону революции, сохраняли описанное переживание до конца своих дней. Не смотря на все ужасы и разочарования. Истоки такого переживания кроются в базовых основаниях религиозного сознания и даже глубже, в архетипах коллективного ритуального действия.
Теперь имеет смысл остановиться на устоявшемся определении исследуемого явления. «Великая Октябрьская» не была революцией в собственном смысле. Заметим, что большевики первые десять лет события 25 октября 1917 года называли «большевистский переворот». В общем случае, под революцией понимают смену политического режима, которая произошла в результате стихийного выступления народных масс. Люди выходят на улицы столицы, армия отказывается стрелять, переходит на сторону восставшего народа, и «старый режим» падает. Если же власть, в результате захвата центров управления государством, переходит в руки организованной силы, то это – переворот, военной или политический.
Далее любой переворот проходит процедуру верификации. Общество либо принимает результаты переворота, либо отвергает их, и тогда начинается гражданская война или происходит контрпереворот. В нашем случае, после разгона Учредительного собрания, началась Гражданская война. В том обстоятельстве, что 25 октября 1917 года в Петрограде произошел переворот, нет какого либо умаления рассматриваемого события. Нет и попытки представить его как нечто внешнее или случайное, поскольку большевистский переворот был подтвержден на всероссийском референдуме под названием Гражданская война. Речь идет о чистоте жанра и корректности использования терминов. Другой вопрос: почему большевизм родился и победил в России? Это серьезная проблема, заслуживающая специального рассмотрения. Нас интересует Февральская революция.
Почему 24-25 февраля 1917 года на улицы Петрограда вышли тысячи людей, а 27–го солдаты учебной команды запасного батальона Волынского полка не только отказались стрелять в народ, но убили штабс-капитана Лушкевича, разобрали винтовки и присоединились к народу? Почему к восставшим последовательно присоединялись другие военные части? Почему офицеры разбегались, а восставшие захватывали тюрьмы и арсеналы? Почему к вечеру 27-го на сторону революции перешло 67 тысяч солдат Петроградского гарнизона?
Носители сословного сознания пребывают в святом убеждении, что народ – подъяремные, «людишки» – в принципе, не способен на какие-либо самостоятельные действия, и тем более не способен поднять руку на сакральную Власть. Если же такое случилось, надо искать зачинщиков. Тех, кто совратил неразумную чернь.
Отсюда бесконечные рассуждения о кознях думской оппозиции, о либеральном Прогрессивном блоке с его требованием «ответственного министерства», назначаемого Думой и ответственного перед Думой, которое Николай II отвергал с порога по принципиальным соображениям, блюдя верность идеалу самодержавья. [1]
В этом же ряду скандальное явление под названием «распутинщина». Здесь и вздорные слухи об интимной связи императрицы и Григория Ефимовича, и не менее вздорные измышления об измене этнической немки Александры Федоровны, передающей непосредственно в Берлин все доступные ей государственные тайны.
Называют и «великокняжескую фронду». Под этим понимается оппозиция НиколаюII и проводимой им политике со стороны великих князей (их было 15 душ), которые так же требовали ответственного министерства и отстранения Распутина.
Наконец, называют заговоры против НиколаяII, предполагавшие дворцовый переворот или физическое устранение царя. Заговоры действительно готовились. Этим занимались крупные политики, придворные, генералы. Причем, Николаю неоднократно сообщили о заговорах. Но ответы его сводились к тому, что «Императрица и я знаем, что мы в руке Божией. Да будет воля его!». Однако заговорщики опоздали. Революция случилась раньше.
В этом: самое интересное, и самое важное. Заговоры и попытки устранения власти, ведущей страну к катастрофе, неизбежны, но, как правило, безуспешны. Вспомним заговор 20 июля 1944 года в Германии. Дело в том, что элита, тем более в сословном обществе, владеет информацией и исходно умеет думать. Способность к анализу, и навыки аналитической работы – профессиональная характеристика политической элиты. Дальновидные люди если не понимают до конца, то чувствуют, что ситуация становится критической и страна заходит в тупик.В такой трагической ситуации вменяемые представители политического класса ищут способ устранения невменяемых правителей. Иными словами, все перечисленные выше предреволюционные процессы и политические комбинации элиты были следствием исторического тупика, а не причиной, породившей Февраль.
Обращаясь к теме истоков мировой войны, советские и постсоветские авторы развернуто и обстоятельно пишут о гегемонистских устремлениях кайзеровской Германии, о раздиравших европейский континент межимпериалистических противоречиях, о жестком соперничестве Англии и Германии. Для полноты картины не хватает одной темы – борьбы России за доминирование в Европе, что в ту пору означало мировое господство. Между тем, с начала XIXвека Российская империя последовательно движется к этой цели.Причем, даннаяцель осознавалась со второй половины XVIII века. Слова главы Екатерининского внешнеполитического ведомства канцлера Безбородко: «Не знаю, батенька, как при вас будет, а при нас ни одна пушка без нашего ведома в Европе не стреляет»– красноречивы. В ту пору таких устремлений не стеснялись и вещи называли своими именами.
Понятно, что полувековая традиция идеологического прикрытия борьбы за мировое господство лозунгами «борьбы за мир» (1946-1988) сделало обозначенную нами тему неприличной и закрытой к обсуждению, но если мы хотим понимать реальность, надо привыкать к обсуждению закрытых тем. Начнем с того, что эта борьба опирается на огромную идеологическую традицию. Тезис «Москва – третий Рим», традиционно приписываемый иноку Филофею (1465-1542), утверждал Россию как мистический центр христианской ойкумены.Петр I начинает активную внешнеполитическую деятельность с Великого посольства в Европу (1697). Стратегическая цель – заключение союза против Османов. Идея состояла в том, чтобы совместными усилиями христианских народовизгнать турок в Азию. Иными словами, водрузить крест на Святую Софию. Европейская реальность перечеркнула планы молодого царя и задала другие ориентиры. Победил Realpolitik, но Константинополь как метастратегическая цель осталась.Далее следует «греческий проект» ЕкатериныII, предполагавший сокрушение Османской империи и раздел ее территории между Россией, Священной Римской империей и Венецианской республикой. Проект был похоронен европейскими державами, опасавшимися нарушения «баланса сил».
XIX век привнес в описываемый нами тренд свою специфику. С одной стороныоставался лозунг«Крест на Святую Софию». Идея Креста на Святую Софию вдохновляла верноподданных на протяжении всей Великой войны. С другой – появляется новый аспект, новое измерениероссийского движения к доминированию – панславизм.
Идеология панславизма формируется в среде славянских народов в первой половине XIX века. Панславизм, (так же как пангерманизм, и позднее пантюркизм) возникает в эпоху заката традиционных империй, когда наступает секулярное сознание и на смену конфессионально-идеологической идентичности (католик, протестант, советский человек) приходит идентичность национальная. В стратегическом планепанславизм противостоял любой Империи, поскольку фиксировал наступление эпохи национальных государств идущих на смену империям. Однако российские славянофилы с энтузиазмом подхватили эти идеи, видя в них ресурс борьбы за доминирование. Онивыступили с концепцией противопоставления славянского православного мира с Россией во главе, «больной», утратившей веру Европе.Иными словами, в простоте душевной полагали в «братьях славянах» своих союзников.
Расчет был очень простой. Славяне жили на территориях Османской и Австро-Венгерской империй. Если разгромить эти государства и объединить всех славян под эгидой России, то, во-первых, Россия продвинется в центр Европы и, во-вторых, Российская империя окажется, безусловно доминирующей силой на континенте. Две трети этих славян были католиками.В этом отношении опытвладения Польшей, да и Прибалтикой не давал оснований для оптимизма. С другой стороны, православныеСербия, Болгария, жили своей жизнью, при случае рассчитывая на российскую поддержку, ничем за это не платя. Воевали между собой, сдавали Россию. Болгария и Сербия каждая подумывали о собственной империи и никак не спешили под высокую руку России. Но идея была превыше.
С самого начала панславизм осознавался как идеология имперского могущества. В стратегическом отношении панславизм был химерой. Наиболее модернизированные славянские народы принадлежали западноевропейской цивилизации. Бесперспективность панславизма понимали даже трезвомыслящие правые мыслители. Константин Леонтьев указывал на то, что зараженные европейским духом западные славяне бесполезны в деле противостояния Европе. Однако мифологическому сознанию свойственно видеть не то, что есть, а то, что хочется. Идеи панславизма охватывали широкие слои образованного общества: создавались славянские комитеты, проводились съезды.
Панславизм с необходимостью толкал Россию к военному противостоянию с Османской, Австро-Венгерской и Германской империями. Очевидным было и то, что России придется иметь дело с коалицией названных государств. Если Османская империя, что называется, дышала на ладан, то Австро-Венгрия не уступала России, а Германия – превосходила. Учитывая внутренние проблемы России, степень готовности страны к большой войне, борьба с такой коалицией ничего, кроме катастрофы, не предвещала.
Более ста лет на вопрос о том, кто развязал Первой мировую войну? даются разные ответы. На наш взгляд достоверный ответ требует задаться классическим вопросом: Кому это выгодно? К началу ХХ века большая часть славян жила на территориях Австро-Венгрии. Османская империя практически была выдавлена из Европы. С точки зрения имперских притязаний любых панславистских сил, распад Австро-Венгрии был приоритетной задачей. Кризис «лоскутной империи» осознавали не только внутренние и внешние враги Австро-Венгрии, но и вменяемая часть политической элиты страны, которая искала пути разрешения этого кризиса. Предыдущий кризис удалось разрешить переходом в 1867 году от Австрийской империи к дуалистической модели – Австро-Венгрии. Планы наследника австро-венгерского престола: эрцгерцога Фердинанда трансформировать дуалистическую монархию в триалистическую федерацию – Соединенные Штаты Великой Австрии – планировавшийся эрцгерцогом символический акт коронации в Вене, Будапеште и Праге, ставили крест на планах Великой Сербии и планах славянской федерации во главе с Россией. В этих двух центрах, располагающих волей, ресурсами и влиянием, имеет смысл искать силы, стоящие за Гаврилой Принципом.
Надо сказать, что поведение Николая II в дни, предшествовавшие вступлению России в войну (Мы имеем ввиду публикацию указа о мобилизации российской армии. Этот указ делал разворачивание военных действий неизбежным.), дает веские основания полагать, что участие российских сил в создании casus belli происходило за спиной царя. Николая Александровича поставили перед фактом.Как пишет Александр Янов «Опьяненная пламенным мифом и маячившим перед нею видением Царьграда, втянула российская элита страну в ненужную и непосильную для нее войну…»[2]
На чем базировались расчеты российских стратегов? Россия традиционно располагала двумя ключевыми ресурсами – необозримой территорией и крупнейшим на Европейском континенте населением. На пике своего могущества Российская империя занимала одну шестую часть мировой суши. Перед Первой мировой на территории собственно России проживало 89, 9 млн. человек (для сравнения, Англия – 41 млн., Германия – около 60 млн.). В армию было призвано 15,8 млн. человек. Эти ресурсы позволяли рассчитывать на победу в войнах на истощение. Заметим, что противники России также осознавали данное преимущество и планировали стремительные военные операции, понимая, что в длительной войне с Россией не справиться.
История подтверждала расчеты российских правителей, однако, не всегда. Если в Северной войне (1700-1721) и Отечественной войне 1812 года Россия победила, то в Ливонской войне (1558-1583) – а это была классическая война на истощение – Московское царство потерпело поражение. Причем, поражение такого масштаба, что отдаленным последствием проигранной войны стала эпоха Смуты и распад государства, которое пришлось восстанавливать с большой кровью. Первая мировая стала проигранной войной на истощение. Политическая элита страны в принципе не рассматривала такой сценарий и в этом – свидетельство ее исторической несостоятельности.
А между тем, для такого сценария были достаточные основания. Всего семь лет назад Россия вышла из революции, которая началась после проигранной русско-японской войны. Проигранные войны часто заканчиваются революциями и падениями правящих режимов.В ту пору самым свежим примером этого служила Парижская коммуна (18 марта – 28 мая 1871 г.), которая стала следствием поражения Франции во франко-прусской войне. В самой России во время больших войн начинались восстания и разворачивались крестьянские войны. Так, во время Северной войны полыхнуло казацкое восстание под руководством Кондратия Булавина (1707-1708), охватившее значительную территорию. Пугачевщина, или крестьянская война под предводительством Емельяна Пугачева, которая вылилась в полномасштабную войну казаков, народов Урала и Поволжья с правительством (1773-1775) падает на очередную русско-турецкую войну 1768-1774 годов, затяжную и кровавую.
Российским правителям эти соображения не приходили в голову. А, например, Ленин прекрасно понимал логику истории и строил на поражении Империи в войне политический расчет. Отсюда пораженчество большевиков, рассматривавших поражение России в Первой мировой войне как политическую необходимость и условие «превращения войны империалистической в войну гражданскую».
Дело в том, что в России бок-о-бок жило два народа, один – так называемое «образованное общество», другой – простонародье: крестьяне, бедные мещане, рабочие. Хорошо, если первый к началу войны насчитывал 10% населения. Все остальные принадлежали к традиционалистским массам. Эти социально-культурные группы отличалисьразительно: ментальностью, образом жизни, традициями, картиной мира и так далее, и так далее. Верхушка российского общества относилась к «холопам» с презрением, интеллигенция – сочувствовала, и идеализировала, но и те и другие не понимали, поскольку между двумя русскими народами пролегала стадия исторического развития. Они принадлежали разным мирам и разным эпохам.
Названные народы кардинально отличались своим отношением к Великой войне. Безграмотные крестьяне, в простоте душевной полагавшие, что упоминавшийся в церковных службах «Царьград» означает весенний град, который побивает всходы на полях, для которых слова «Австрия», «Сербия» или «Эрцгерцог Фердинанд» говорили столько же, сколько китайские иероглифы, в принципе не могли постигнуть смысл происходящего. Народ был готов встать на защиту родины от супостата. Готов наказать гонористыхполячишек. Но почему надо было вырывать из привычной жизни и гнать на войну большую часть мужиков призывного возраста ради неведомых «братьев-славян» не постигал.
Как известно, едва ли не во всех странах-участницах, начало войны встретили с воодушевлением и считали, что она скоро закончится. Этому есть объяснения. Великая война была первой большой войнойXXвека. Экономика и технологии индустриальной эпохи задавали совершенно иной, непривычный рисунок тотальной войны на истощение. С многомиллионными армиями, сплошной линией фронта, пулеметами, танками, авиацией. В России начало войныразворачивалось на фоне всплеска энтузиазма и верноподданнических демонстраций. На второй день после объявления войны толпа манифестантов на радостях разгромила и подожгла германское посольство в Петербурге.
Но к народным массам описанная истерия не имела никакого отношения. За время войны Россия потеряла 1, 7 миллиона убитых и умерших от ран; 2,5 миллиона попали в плен. И это были те последствия, которые видели и понимали самые простые люди. Умозрительно крестьянин не имел ничего против имперского величия России. Но когда во имя этого величия стали подгребать всех мужиков в деревне и пошли похоронки, настроения менялись. Как указывает, упоминавшийся выше, Янов, «к концу мая уже два миллиона солдат дезертировали из действующей армии». [3] А далее, годами «по всей стране деревенские общины укрывают сотни тысяч дезертиров и трусами их не считают».[4]
Здесь надо сказать и о неписанном общественном договоре, который веками существовал в России. В нашей стране крестьянская община традиционно страдала от малоземелья. Многодетная традиционная семья сталкивалась с тем, что ртов и рабочих рук становилось больше, а земельный надел оставался прежним. Из этой ситуации существовало два выхода – освоение новых, прогрессивных технологий, либо расширение земельного надела. Первый отвергался традиционным крестьянским сознанием, исходившим из того, что «отцы наши не глупее нас были». Второй решался на путях переселения на свободные земли, либочерез вожделенный крестьянами «черный передел».Крестьяне исходили из того, что царь воюет басурман и приращивает землицу. Мыплатим за это рекрутчиной, но получаем земли, на которые можно расселяться (Кавказ, Средняя Азия, Сибирь, Дальний Восток).
Война должна бытьосмысленной, то есть такой, в результате которой крестьянин увеличит земельный надел. Вскорости, люди осознали, что Великая война никакой земли не обещает. Русский народ не просто отказывался вести войну на истощение во имя барских фетишей. Постепенно укреплялось убеждение: если государство забрало жизнь и здоровье массы людей, то «по справедливости» оно должно расплатиться государственной и помещичьей землею. Жизнь ставила на повестку дня безотлагательное проведение земельной реформы, но к этому правящие сословия царской России были категорически не готовы.
Вернемся к событию Революции.
В стране, проигрывающей войну на истощение, исключительно важно уловить приближение критическогомоментанадлома общественного сознания. Когда надежды на скорую победу давно развеяны, напряжение осознается как непосильное, но главное, света в конце туннеля не просматривается, и формируется ощущение безнадежности – происходит надлом.
К февралю ситуация обострилась предельно. Помимо неисчислимых жертв на фронте, наводнившая центр страны лавина беженцев, развал транспорта, трудности со снабжением, рост цен. В июле 1916 года началось Восстание среднеазиатских народов Российской империи, которое охватило территорию с десятимиллионным населением. Последние очаги сопротивления были подавлены армией лишь в январе 1917 года. С октября 1916 года на фронте возникает практика братания с неприятелем, которая к январю 1917 стала обычным явлением. Братание с неприятелем – зримая примета разложения главной опоры режима, российской армии. «Нижние чины» еще не поднимали руку на офицеров, но уже отказывались от безусловного послушания.
В этих обстоятельствах кроются причины и активности Прогрессивного блока IV Государственной думы, и «великокняжеская фронда», и заговоров против Николая II. Относительно феномена «распутинщины» и скандального ореола старца стоит сказать особо. Дело в том, что выходец из народной среды Распутин был гораздо более вменяемым человеком, нежели придворные круги и российское образованное общество. В 1916 году он решительно высказывался в пользу выхода России из войны, заключения мира с Германией (в тот момент Германия предлагала России заключить сепаратный мир), отказа от прав на Польшу и Прибалтику, а также против русско-британского альянса. Убийство Распутина в декабре 1916 года в значительной мере определялось тем, что в нем видели близкого к трону сторонника сепаратного мира. Политическая элита царской России последовательно шла к самоубийству.
Февральская революция начинается с забастовок и массовых демонстраций, но эти эксцессы происходили и раньше. Армия и казаки разгоняли демонстрантов. Ключевой момент революции – переход армии на сторону восставшего народа – настал 27 февраля. Зажившиеся империи распадаются практически мгновенно по той причине, что в сознании элиты идея о крахе и распаде империи отсутствует, даже как теоретическая конструкция. Элита оказывается ни организационно, ни экзистенциально не готова предвидеть события и выработать адекватную стратегию.
В высшей степени интересны мемуары монархистов, описывающие события Февральской революции. Их объединяет ненависть по отношению к солдатской и мещанской массе, посмевшей десятками тысяч человек выйти на улицы.[5]Оказывается, когда случается такое, власть буквально испаряется. Быдло должно стоять в стойле! Элита настолько долго уговаривала себя в том, что русский мужик – монархист и чужд любых революций, что искренне поверила в это. Русская аристократия оказалась фундаментально не готова к мысли, что самый простой человек свободен выбирать между верноподданнической лояльностью и революцией.
Революция – особенный, эстраординарныйпраздник. Начало новой жизни, которая, конечно же, будет совсем другой.По свидетельствам современников, Петербург превратился в нескончаемый митинг. Люди спешат выговориться, пережить волшебное чувство единения с тысячами соотечественников. Но праздник не может длиться вечно. Очарование событием революции постепенно сходит нанет.Царизм пал, а проблемы остались. Проблемы эти вытекали из фундаментальных различий в природе двух народов. Народные массы и Временное правительство (то есть – альтернативная придворно-монархическому сегменту «образованного общества» буржуазно-демократическая элита) по разному видели перспективы, очередность тех или других перемен, цели и задачи государства.
Параллельно Временному правительству в столице самообразовался «Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов». Советская историография называет совет«органом революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, опиравшимся на вооружённую силу — рабочую милицию и регулярные запасные полки Петроградского военного округа».14 марта Совет издал знаменитый Приказ №1. Приказ был адресован столичному гарнизону, всем солдатам и матросам. В приказе предписывалось:немедленно создать выборные комитеты из представителей нижних чинов во всех воинских частях. В политических выступлениях воинские части подчинялись не офицерам, а своим выборным комитетам и Совету. Всё оружие передается в распоряжение и под контроль солдатских комитетов. Приказом вводилось равенство прав «нижних чинов» с остальными гражданами в политической, общегражданской и частной жизни, отменялось «восхваление чинов» (Ваше благородие, Ваше превосходительство). Солдатская масса приняла приказ №1 с восхищением, образованное общество – с негодованием. Это был конец. Понятно, что армия в принципе не может существовать без единоначалия. Однако Совет не ставил целей сохранения армии. Его цель – похоронить «старый мир», разрушив главную опору режима.
Для сохранения власти и самого государстваправительство должно было в срочном порядке:
Закончить войну. С точки зрения широких народных масс, за революцией должно следовать как можно более скорое завершение войны. В практическом плане это означало подписание сепаратного мира с Германией и Австро-Венгрией. К этому Временное правительство было категорически не готово.
Отменить сословия. Сословия – базовый атрибут феодального общества. Ликвидация сословного строя и сословного неравноправия: обязательный момент революционного перехода к правовой демократии. Верность принципам бессословного общества была продекларирована Временным правительством (Декларация Временного правительства от 3 марта 1917 года), однако законодательное закрепление этого оставлено на утверждение Учредительного собрания.
Провести земельную реформу.Проблема земли была самой острой. Резкий демографический рост обострял «земельный вопрос».Ключевойявлялся вопрос о собственности на землю. Крестьяне ожидали ликвидации как помещичьего, так и крестьянского частного землевладения и передачи всех земель в собственность крестьянских общин для регулярных уравнительных переделов земельного надела. То есть – уничтожения института частной собственности на землю. Отсюда требования запрета купли-продажи земли. Эсеры называли это «социализацией земли». Историки указывают на то, что начиная с 15 марта в МВД стали регулярно приходить известия о захватах пахотных земель, лесных порубках и разграблениях имений.[6] Крестьяне массово захватывали помещичьи земли, расторгали договоры аренды.
Физических сил на то, чтобы противостоять захватам земли и разграблениям имений у Временного правительства не было. А ресурсов интеллектуального мужества на то, чтобы признать непреоборимую реальность, возглавить ее и ввести в разумные рамки вменяемой земельной реформы (например, по модели, предложенной в 1906 году «Главноуправляющим землеустройством и земледелием в Совете министров» Н.Н.Кутлером) также не было.[7]Временное правительство поставило этот вопрос на бесконечное обсуждение и, в конце концов, оставила на рассмотрение Учредительного собрания.
Похоронить принцип «Великой, единой и неделимой России», то есть – признать, или хотя бы допустить теоретически, возможность распадаИмперии.Этот лозунг формировался в противовес большевистскому принципу «права наций на самоопределение»(Ленин1914 г.). Временное правительство оказалось неспособным осознать неизбежность распада империй, как итога Первой мировой. Позже принцип «Единой и неделимой» переходит к белому движению. Сохранение Империи как высшей ценности стало основополагающей установкой движения. Верность этой установке явилась одной из существенных составляющих поражения белых в Гражданской войне.
Посмотрим, на главных врагов и идеологических оппонентов Временного правительства – большевиков. Как отвечали на эти вопросы они?«Ликвидация сословий»;«Мир без аннексий и контрибуций»; «Право наций на самоопределение»; «Земля – крестьянам». Эти лозунги строго соответствовали ожиданиям и упованиям народных масс.
Как с точки зрения зрелого правового сознания, так и с точки зрения верности принципам демократии передача решения ключевых проблем Учредительному собранию – безупречное решение. Но русский мужик был чужд всех этих материй. И земля, и мир были нужны ему здесь и сейчас, а в откладывании судьбоносных решений на волюУчредительного собрания видел барскую волокиту с целью замотать дело и обмануть.
Другое дело, что большевики не собирались выполнять ключевые пункты своей программы. Сословия действительно были ликвидированы, но де-факто возродились и стали важным структурообразующим элементом советского общества. Заметим, чтоПерестройка происходила под лозунгами ликвидации привилегий, то есть, фактически,шла борьба с сословным неравенством. Однако, к началу двухтысячных новое российское общество так же сословно, как и сто лет назад.
«Мир без аннексий и контрибуций» вылился в чудовищную Гражданскую войну, массовый голод и перманентные войны по периметру страны на всем протяжении истории СССР.
Практически империя распалась к зиме 1918 года. Российская Красная армия последовательно завоевывала территории, отошедшие от империи. Право наций на самоопределение вылилось в признание независимости Польши, Финляндии и стран Балтии, прихватить которые не было сил. Позднее все эти государства (за вычетом Финляндии, выстоявшей в отдельной войне 1939-1940 гг.) были аннексированы или стали сателлитами.
Лозунг «Земля – крестьянам» был реализован сразу после захвата власти, декретом от 12 ноября 1917 года. Однако это судьбоносное решение вылилось в продразверстку, голод, подавление крестьянских восстаний и. наконец, коллективизацию, которую в народе именовали «Вторым крепостным правом (большевиков)». Дело то в том, что крестьяне «гимназиев» не кончали, природы государства не постигали, законов экономики не понимали и свято верили тому, что соответствовало их ожиданиям. Большевики чувствовали и понимали народ, к которому апеллировали.
Последний важный исторический сюжет: июньское наступление 1917 года. Последнее наступление русских войск в Первой мировой войне было безупречно спланировано и организовано, но провалилось из за общего хаоса и разложения войск. Как указывал Троцкий, «Наступление 18 июня было организовано Керенским под явным давлением Антанты, которая была заинтересована в том, чтобы немецкие войска были отвлечены на Восточный фронт». [8] Правительство руководствовалось долгом перед союзниками.В первом томе «Истории гражданской войны в СССР» приводится фотография выступления французского министра вооружений Альбера Тома, агитировавшего солдат на фронте за наступление.
Понятно, что наступление соответствовало национальным интересам наших союзников, прежде всего, Франции и Англии. Но соответствовало ли оно национальным интересам России? Миллионы одетых в шинели крестьян отвечали на этот вопрос отрицательно. С вступлением США в войну в апреле 1917 г., крах государств Тройственного союза был вопросом не слишком долгого времени. Российская элита категорически отказывалась упустить свое место за пиршественным столом победителей, на котором будет вершиться раздел территорий и имущества побежденных. И потом, нам необходим Царьград и проливы. А думать надо было совсем о другом. Соображения о том, что страну захватывает варварская стихия и, с минуты на минуту, Россия может провалиться в пучину хаоса, не посещали сознание политической элиты новой, демократической России. Большевики же провозгласили лозунг «мир без аннексий и контрибуций». И это было именно то, что требовал народ.
Как эта ситуация переживалась на уровне отдельного солдата на фронте? Правительство требует идти в наступление, а из деревни идут письма, в которых пишут о разделе помещичьих земель. Этот конфликт сталмощнейшим фактором развала армии. Наступление захлебнулось, разлагающаяся армия оказалась не способна к активным боевым действиям.После провала наступления армия самоликвидировалась. Не было силы, способной остановить тысячи людей прошедших школу войны, с винтовками в руках захватывавших поезда и спешивших домой. Вчерашние солдаты спешили делить землю. Красные и Белые создавали армию на голом месте.
Большевистская пропаганда фиксировала все ошибки Временного правительства. Доходчиво, на пальцах объясняла собственную позицию и внедряла в сознание аудитории свою версию объяснения политики «министров-капиталистов». Правовая демократия фатально проигрывала битву за души простых людей. Народные симпатии повернулись к большевикам. Если в первые дниРеволюции десятки тысяч людей шли к Таврическому дворцу, засвидетельствовать свою верность новому демократическому правительству России, то в октябре правительство оказалось один на один с большевиками.
Последний звонок прозвучал в октябре.Военный министр Временного правительства АлександрВерховскийвыступил за заключение сепаратного мира с Германией, но не получил поддержки остальных членов правительства и на следующий день подал рапорт об отставке. Он говорил о том, что это «даст возможность, опираясь на наиболее целые части, силой подавить анархию на фронте и в тылу», однако не нашел понимания. Через шесть дней большевики захватили власть. История предоставила буржуазно-демократическим силам России шанс реализовать собственную альтернативу «старому режиму». Шанс этот был упущен.
Мы будем снова и снова обращаться к истории той величественной и трагической эпохи. Осмысливать ее итоги и постигать те смыслы, которые можно извлечь из анализа, происходившего в 1917 году с Россией.
[1]На ответственное министерство Николай сподобился 1 марта, когда все сроки прошли, и надо было подписывать манифест об отречении.
[2]Александр Янов. Русская идея от Николая I до Путина. Книга первая. М. 2014. С.176.
[3]«История гражданской войны в СССР» приводит цифру в 1.5 млн.
[4]Александ Янов. Упом. соч. С.175- 183.
[5]Хотя бы минутку покоя, пока их нет…Кого? Революционного сброда.. то есть я хотел сказать – народа. Его Величества народа… о как я его ненавижу!… (В.В. Шульгин. Дни. /Февральская революция в воспоминаниях белогвардейцев. М. 1926.С.102 )
[6] Рогожникова Н.Е. Временное правительство и крестьянство: противоположные подходы к решению аграрного вопроса. edu.tltsu.ru›sites/sites_content…R_Vremennoe.doc
[7]Проект реформыКутлера предполагалраздачу половины помещичьего земельного надела в частную собственность крестьянам. Проект был отвергнут, чиновник – уволен.
[8]Лев Троцкий. Историческое подготовление октября. Часть первая: От февраля до октября. С 130.
Marxism/Trotsky/CW/Trotsky-1917-I/REF-…