Кто такой постсоветский человек? Социологи рисуют его основные черты: подозрительный ко всему новому, иерархический, недовольный обделённостью, верит в тёмные силы и заговоры. Но его разочарованность и чувство неполноценности компенсируются сознанием своей (массовой, коллективной) исключительности.
Истоки этого человека не в советском прошлом, а в XVIII-XIX веках. Воспроизводящееся противоречие между поверхностным модернизмом и глубинным архаизмом составляет суть дуализма современного российского политического сознания.
Почему Россия не может выйти из колеи архаизации? Блог Толкователя публиковал мнение на этот счёт российского философа Александра Ахиезера. Ещё одно мнение — у сотрудников Института социологии РАН Сергея Патрушева и Людмилы Филипповой. Они опубликовали его в статье «Дуализм массового сознания и типология массовой политики» в журнале «Политическая наука», №1, 2017. Мы приводим текст в сокращении.
«Характеристики постсоветского человека
Николай Розов свёл воедино черты разработанного Ю.Левадой и Л.Гудковым и подкреплённого результатами многолетних социологических опросов нормативного концепта «простой советский/постсоветский человек»:
– «массовидный, усреднённый, подозрительный ко всему новому и своеобразному;
— неспособный понять поведение другого, если оно не выражено в языке иерархии государственных статусов;
– адаптированный к существующему социальному порядку — адаптация носит пассивный характер: массовый человек принимает произвол остающегося по-прежнему бесконтрольным «государства»;
– ограниченный (в интеллектуальном, этическом и символическом плане), не знающий иных моделей и образов жизни, ориентирующийся на упрощённые образцы отношений;
– иерархический, чётко осознающий, что не только экономические и социальные блага, но и человеческие права, внутреннее достоинство, уважение, «честь» распределяются в соответствии с социальным статусом и положением в структурах власти;
– хронически недовольный прежде всего, тем, что предоставляется ему в качестве всем «положенного», а потому разочарованный, завистливый, фрустрированный постоянным и систематическим расхождением внутренних запросов, и тем, что ему «дано»;
– считающий себя вправе обманывать всех, с кем он имеет дело: как начальство, власть, так и своих близких, лукавый, демонстрирующий лояльность властям и своему окружению, но по- настоящему заботящийся лишь о своем выживании или об очень узко понимаемых прагматических интересах;
– неуверенный в себе, он никогда не может полагаться на действие правил формальных государственных институтов, значит, на правовую и социальную защищённость, стабильность, предсказуемость условий своего существования; имеет хронический комплекс недооценённости, коллективной ущемлённости;
– вместе с тем его разочарованность и чувство неполноценности компенсируются сознанием своей (массовой, коллективной) исключительности;
– эти чувства прорываются неупразднимой ностальгией по идеализируемому прошлому, к которому относят все несостоявшиеся мечты, страхи вплоть до ксенофобии и параноидальной убеждённости в существовании внешних и внутренних врагов, тёмных сил и «заговоров» против России;
– жёсткость предъявляемых к нему нормативных требований и правил снимается не только двоемыслием и лукавостью, но и коррупцией (причём эта коррупция двунаправленная: подкупается не только власть, но и само население.
Эти социальные навыки, социальные механизмы организации жизни чрезвычайно устойчивы и важны, и они сохранились до сих пор. На них держится нынешняя культура – на таком низком уровне готовности к политическому участию, к отстаиванию своих прав, к проявлению солидарности.
Почему у Европы получилось создание «политического человека», а у России — нет?
Истоки дуализма массового сознания в России обнаруживаются отнюдь не в «тоталитарном» советском прошлом, а в гораздо более ранних исторических периодах. Исследование становления российского политического сознания выявило ряд тенденций, воспроизводство которых в наши дни кажется постоянным возращением на круги своя.
В России второй половины XVIII – XIX веков политическое сознание формировалось в условиях раскола – во-первых, между доминирующим по численности крестьянским населением и немногочисленным дворянством; во-вторых, между модернистским и антимодернистским мировоззрением (к середине XIX века этот рас- кол оформился в противостояние западников и славянофилов). Одновременно сосуществовалии политическое и предполитическое сознание, причём последнее преобладало
Традиционная культура русских крестьян была сформирована в русле архаических суеверно-обрядовых представлений. Крестьянство было носителем верноподданнического и бунтарского типов «политического сознания». Разные группы дворянства представляли и консервативный, и либеральный, и революционный типы такого сознания. Представители «третьего сословия» склонялись к либерально-демократическому и революционному типам политического сознания.
В каждом случае сформировались свои традиции, определившие и последующее развитие политического сознания в России Процесс европеизации в дореволюционной России стимулировал антимодернистскую установку как у исповедовавших идеологию уравнительности низов, так и у образованной элиты. «Двоемыслие» в результате заключалось в необходимости соответствовать в публичной сфере европеизированному образцу, абсолютно не органичному глубинным ценностям, архаичным по своей сути.
Заимствованные у европейских народов технологии, формы организации труда и социальные идеалы парадоксальным образом воспроизводятся в социуме с глубоко укоренёнными стереотипами архаического мышления и поведения. Парадоксальным сочетанием европеизма и архаики определяются промежуточность, своеобразная двойственность российской цивилизации.
В чем причина того, что российское «двоемыслие», в отличие от «двоемыслия» западного, не способствовало формированию современного типа политического сознания? В Западной Европе гражданское общество складывалось на договорных принципах, в результате чего при условии эквивалентного или паритетного распределения взаимных прав и обязанностей устанавливалась некая идеальная соразмерность между ответственностью перед социумом и автономией индивидов от него. В России же гражданского общества не формировалось, а основным принципом социальной организации была «соборность», разрешавшая противоречие между частным и общественным путем «растворения» первого во втором.
В этом заключается главное различие между западноевропейской и российской социальностью. Договорный принцип самоорганизации социума резко контрастировал с соборным. Если первый из них гарантировал право индивида на «свободу быть особенным и независимым» внутри любых добровольно созданных объединений, то второй принцип санкционировал его право на свободу лишь через служение социуму, где «каждый радостно отдает целому всего себя». Именно воспроизводящееся противоречие между поверхностным модернизмом и глубинным арахаизмом составляет суть дуализма современного российского политического сознания.
Отчуждение от политики приводит к институциональной ловушке
Отчуждение от политики и от власти остается одной из ключевых характеристик российского массового политического сознания, при этом сохраняются и элементы патерналистской зависимости от власти. Согласно летнему опросу 2016 года, 64% россиян совершенно не чувствовали ответственности за происходящее в стране. При этом 78% респондентов не надеются на помощь государства и рассчитывают лишь на собственные силы. В апатичности и инертности массовых слоев, в их слабости и неспособности «бросить вызов» существующему порядку вещей заключается «ресурс прочности» власти.
Соответственно, власть заинтересована в консервации дуализма политического сознания путём сочетания в политическом дискурсе традиционалистской и модернизационной составляющих. Оборотная сторона тенденции деполитизации масс – растущая зависимость власти и её носителей от аппаратных, групповых интересов, амбиций и интриг. Политические элиты не способны выработать устойчивое согласие по принципиальным вопросам развития российского общества. В сочетании с другой важной характеристикой массового сознания – отказом от ответственности за развитие страны – это приводит к ситуации институциональной ловушки».
(Иллюстрация: Валентин Губарев)
Источник: «Блог Толкователя»