02.02.2022

Дмитрий СОЧИНАВА

Традиционная ежегодная лекция по итогам археологического сезона-2021 уже второй год подряд проходит в онлайн-режиме. Как и в прошлом году, на нее виртуально собрались и смогли задавать вопросы в чате слушатели из разных городов и стран, а кто-то — например, сотрудники Лаборатории языка и мозга ВШЭ — слушал докладчика за широким экраном и накрытым столом.

Ядром лекции Алексея Алексеевича Гиппиуса стал, как всегда, рассказ о новых берестяных грамотах, найденных во время ежегодных раскопок в Новгороде и Старой Руссе. Но рассказ был обрамлен сообщениями о нескольких находках не из двух «главных» городов: одной находке не берестяной и даже одной не археологической — хотя берестяной и новгородской. Впрочем, от этого не менее удивительной.

Наверное, кто-то уже знает о сенсационном открытии в петербургском сейфе: этим летом сотрудница Института изучения материальной культуры Мария Владимировна Медведева повторно обнаружила берестяную грамоту № 13, которая впервые была найдена в Новгороде еще в 1952 году, а потом почти сразу затерялась. Эта грамота написана чернилами, и сразу после находки ее не смогли прочитать: значительная часть текста быстро погасла на воздухе. 

В начале лекции Алексей Алексеевич прочел яркий рассказ корифея псковской археологии Инги Константиновны Лабутиной, в то время студентки, ставшей очевидицей первой находки грамоты № 13. Это напоминает знаменитую сцену из фильма Феллини «Рим», где на глазах первооткрывателей исчезают фрески, откопанные во время строительства метро:

«Первые грамоты 1952 года были найдены на раскопе 2. Я стала свиде­телем находки лишь одной из таких первых грамот, но впечатление осталось незабываемым. Не помню дату, был жаркий солнечный день. Я находилась в центре 6-го раскопа на Великой улице. Глубина снятия слоя на соседних раскопах была близкой, и, взглянув на северо-восток, в направлении прохождения Великой улицы, к северной границе Неревского раскопа, я увидела на втором раскопе Наташу Сергиевскую, свою однокурсницу. Не помню, что именно взволновало в ее позе или поведении, но я поспешила к ней. Между нами было метров 25. Она, мне показалось, замерла. Мы встретились у перекрестка Великой и Холопьей улиц. К нам приближалось еще несколько человек, но здесь время остановилось. Осталась в памяти застывшая Наташа, береста в ее руке, необъяснимо прикованный к находке взгляд. Я следую за этим взглядом и в ту же секунду, подобно держащей бересту подруге, также замираю. Ясный текст, на мгновение появившись, не дает себя прочитать, исчезая на ярком солнце. Кажется, мне удалось уловить две-три строки. Дальнейшего не помню. Это была грамота, получившая номер 13. Никто из немногих свидетелей исчезновения текста не успел догнать солнца. Грамота № 13 была чернильной и отнесена по стра­тиграфическим данным к рубежу XV и XVI веков. Она осталась непрочитанной». 

И вот почти 60 лет спустя 13-я грамота вновь возникла из небытия благодаря архивным перемещениям, и оказалось, что кое-что там прочесть все же можно! 

Грамота № 13 — довольно большой (примерно 35 см длиной) поздний деловой документ XV века . Форма его достаточно оригинальна: аналогично устроен­ных текстов нет ни на бересте, ни, пожалуй, среди известного фонда пергамен­ных и бумажных актов средневековой Руси. 

Что же удалось прочесть?

Красным прямоугольником обведена читабельная часть берестяного листа

…[г]аѧ да те[мь](ѧн в ц)[рк]о[в]ь и[н]о то р[у](бль     ѡ)[т]далъ [полтинн)[ых]ъ
д (е)[н]е[гъ на х]…
…ки хмелю ищеть григореи на терешки четвертки
р[ж](и и ч)етвертки … 
…ини порученои да четвертки хмелю да пѧтка лн[у]
(ищет)[ь] григореи (на …)
… полтини денегъ ищеть григореи (на) … …и ѡвса                         ищет (ь
григореи на) …
… (и)щеть григореи на сау[ш](ки) —҃ короб…

Как реконструировать выделенное синим, не совсем очевидно. Это текст о каком-то Григории, который много всего «ищет». Глагол искати в древности имел значение «требовать по суду»: он прозрачно связан со словами иск, истец, взыскать. «Искать на ком-то» — «требовать с кого-то». Истец везде один и тот же — Григорий, а ответчики — Терешка, Саушка (то есть Савушка) и другие. Григорий хочет взыскать с них долг разными сельскохозяйственными культурами . А еще в документе фигурируют, возможно, ладан («темьян», то есть фимиам) для церкви и «полтинные деньги». Этим редким термином называются стандартные суммы в полрубля, которые выделялись зависимым от феодала людям (именно по полтине каждому) в качестве стартового капитала. Похожие финансовые схемы описываются в пергаменных грамотах, найденных в медном кувшине в Московском Кремле в 1843 году и недавно исследованных Владимиром Андреевичем Кучкиным, а также в берестяной грамоте № 3 из того же Московского Кремля, обнаруженной полтора века спустя, в 2007 году. А документ с конструкцией «ищет Артемий на Хварзе долга отчима» хранится в Рижском архиве среди грамот из Полоцка (современная Беларусь) начала XV века. Очевидно, отчим Артемия уже умер, а тот унаследовал его должников; возможно, и в новгородской грамоте № 13 Григорий вступил в наследство, после чего стал судиться с должниками покойного.

Кроме петербургского сюрприза археологи отыскали в этом году немало древних письменных документов собственно в земле. Грамота № 52 второй половины XIII века нашлась в Старой Руссе: ее обнаружила на Пятницком раскопе экспедиция под руководством Елены Владимировны и Сергея Евгеньевича Тороповых и Кирилла Глебовича Самойлова (НовГУ). 

Это классический для столицы древнерусского солеварения тип грамоты — разверстка соли, перечень имен с указанием, у кого сколько есть этого продукта (измерявшегося, как помнят постоянные посетители берестяных лекций, в «берковцах» и «розмерах»). Интересных особенностей в новом документе две. Во-первых, меры в ней сокращаются до первого слога — «бе» и «ро», что не очень обычно для берестяных грамот, где часто пропускают для сокращения гласные — например, «грн» вместо «гривен» или «кн» вместо «кун» . А во-вторых, в грамоте № 52, как это часто бывает в таких реестрах, встретились нетривиальные имена — Шелва (возможно, это тюркское имя, в любом случае иноязычное; с ним связывают и загадочных «шельбиров» из «Слова о полку Игореве») и Жас (от того же корня, что «ужас» или «жахнуть»). 

В Новгороде — в разных местах — археологи под руководством Петра Гри­горьевича Гайдукова, Олега Михайловича Олейникова, Павла Владимировича Усольцева, Олега Леонидовича Чайковского, Ивана Владимировича Волкова, Андрея Алексеевича Кудрявцева нашли восемь грамот (с № 1136 по № 1143).

Масштабные раскопки ведутся на одной из самых атмосферных улиц Великого Новгорода — Ильиной; скоро она превратится в пешеходную улицу с фонарями и плиткой. Прежде чем дать урбанистам поле для предсказуемых экспери­ментов, здесь открыли сразу несколько раскопов в разных участках. Так раскопки подошли к самым дверям базы Новгородской археологической экспедиции, которая помещается в Знаменском монастыре, рядом со зна­менитой церковью Спаса на Ильине, расписанной Феофаном Греком.

аеть а мы гн (е) перелогъ …

Перед нами послание к господину. Перелог — это заросшая бывшая пашня: раньше это слово в берестяных грамотах не встречалось.

А вот более объемный и интересный документ — № 1137, вторая половина XIV века. Грамота утратила, к сожалению, верх и низ, но ее левый и правый края исконные.

В ней обнаружилась еще такая нетривиальная деталь:

Это не что иное, как срез продетой через прорезь в бересте берестяной же ленточки. С таким мы раньше не сталкивались. Неужели к берестяному письму могла, как к пергаменному, крепиться печать или что-то подобное?

Текст грамоты № 1137 такой:

                  … (ѧ)⸗
ли гнь . татѧ . над [б]арин[ов]…                      …⸗
комъ ӏ пьрьмчали гн҃ь за робьжь до хоту[нѧ ӏ н]⸗
ѣ гн҃ь . ети ӏхъ да татѧ оу [н]и внѧли рькшь на поруку 
ано силою да [с]рокъ оучинили в суботу (с)тати ӏмо
ӏ нѣ гн҃ь . прискочи ко мнѣ [ӏ]…
ю крьстьцн (ую) … 

Из-за утрат начало не вполне понятно. Автор обращается к господину и говорит, что вора («татя») поймали или застигли то ли на дворе (если после «над» идет «в»), то ли над чем-то принадлежащим барину, то есть, очевидно, тому же самому господину, которому написано письмо (например, «над бариновым подклетом с воском»). Первая версия плоховата из-за орфографии, вторая — из-за того, что слово «барин» (сокращенный вариант слова «боярин») впервые встретится в источниках лишь несколько веков спустя, хотя, конечно, у него могла быть скрытая история, не попавшая в тексты. Дальше идет очень колоритный глагол «перемчали» — по Далю «перенести лётом, скоком, быстро». Еще он встречается у самого протопопа Аввакума, в своей неповторимой манере рассказывающего, как его везли в Москву:

«…опять к Москве свезли томнова человека, посадя на старую лошадь; пристав созади — побивай, да побивай; иное вверх ногами лошадь в грязи упадет, а я через голову, и днем одным перемчали девяносто верст, еле жив дотащился до Москвы». 

Судя по грамоте № 1137, вору (которого, вообще говоря, на месте преступления по древнерусскому праву можно было бы и безнаказанно убить) удалось скрыться от преследования и выехать «за рубеж»  то ли поместья, то ли вообще новгородских владений, возможно, в Московское княжество, где был когда-то город под названием Хотунь (теперь недалеко от города Ступино). Дальнейшее «ети их» можно понять чуть ли не как матерную брань по адресу воров и их укрывателей, но на самом деле это «яти» — «взять»; «нѣ» значит здесь «нельзя» — до воров нельзя просто так добраться, предстоит судебная проце­дура. В одном из дел времен Ивана III представлен допрос злоумыш­лен­ника, «подбаявшего» («подговорившего») чужих холопов скрыться «за рубеж». Хозяин холопов жалуется: «И я, господине, за рубеж ездил за своими холопи, а достати их, господине, не мог, и следу не допытался есмь». Лиц, предоста­вивших вору убежище, уговорили выдать его «на поруки» при помощи какого-то принуждения («ан силою»), и предстоит суд с этими людьми, которые должны предстать перед ним в срок до субботы. После чего автор просит: «И ты, господине, прискочи ко мне…» Судя по словам «до субботы», по-видимому, дело все же происходит не к югу от Москвы, где находился древний город Хотунь, а сравнительно недалеко от Новгорода: письма туда и оттуда доходили за неделю. Хотя, судя по тому, с какой молние­носностью перемещаются персонажи этого блокбастера с погонями («пере­мчали», «прискочи»), могло быть что угодно.

На Ильиной улице, у самих ворот археологической базы, открыли шурф — разведочный колодец, в котором очень впечатляюще выглядят слои новго­родских мостовых за несколько веков. Здесь нашлись две берестяные грамоты:

Берестяная грамота № 1138. Начало XIV века© Институт археологии Российской академии наук

ѿ селе.фонта . къ спирку
что . ѥси . заповѣдалъ . [ӏ]с полу ру⸗
                         блѧ чему . еси не 
                                         прислалъ

Это упрек: «Почему ты мне не прислал то, что обещал из половины рубля?» Слово «заповедать» значило «обещать прилюдно». В частности, в торговых и юридических ситуациях закон предусматривал такую процедуру, как «заповедать на торгу»: на торговой площади, где постоянно собиралось множество людей, в том числе очень уважаемых, и где проходила вся общественная жизнь, можно было во всеуслышание закричать: «Я отдам Василию полтину» или «Я потерял меч, ножны такие-то, не видел ли кто его». По тем временам это было что-то вроде официальной публикации в газете: взять свое слово назад или сделать вид, что не знаешь о розыске краденого, в такой ситуации было очень сложно. Интересно, что левее буквы «б» в третьей строке виден обрезанный край, а за ним фрагменты других букв, притом что полностью видные буквы читаются подряд без разрывов: «рубля». Оказыва­ется, здесь правка, с которой мы раньше еще не сталкивались: Селефонт начал писать (судя по верхушкам букв) после «рубля» еще слово «на» (видимо, имен­но «заповедал на торгу»!), но потом не стал зачеркивать, а срезал почти всю недописанную строку ножом, придал грамоте плавный край и начал заново.

Грамота № 1139, нашедшаяся следом, переносит нас в совсем другую эпоху. Домонгольское время, изящно выписанные буквы, взвешенные слова и ритмизованные фразы. 

Пишет Коснятин . А его адресат носит, казалось бы, совсем несуразное имя — в грамоте оно выглядит как «Пька» (фонетически модернизируя, можно назвать его Пёка). Это имя по происхождению — причастие «пекущий». Такую странную огласовку оно получило под влиянием формы «рька», причастия от глагола «говорить» (ср. в «Слове о полку Игореве» «Ярославна плачет… а ркучи…», то есть «говоря»). Еще в письме фигурирует Гюрята, это хорошо известный в XI–XII веках вариант имени Георгий, что-то вроде «Юрочка»: тогда подобные имена не стесняясь, носили и государственные деятели. 

Что же просит Коснятин у Пёки? Довольно банальную вещь: несколько упростить логистику финансовых операций. Адресат едет куда-то «тамо», где живет Гюрята, и Коснятину удобно, чтобы Пёка забрал у Гюряты и свой собственный долг, и долг Коснятину для дальнейшей передачи. Но как это сказано — почти стихами! Итальянский славист Ремо Факкани назвал такое устройство многих берестяных грамот «стихийной риторикой». Ниже мы разделили текст на строчки не в соответ­ствии с тем, как это написано на бересте, а в соответствии с ритмикой соотне­сенных друг с другом фраз. Декламируя этот текст, имейте в виду, что в слове «взяти» ударение было на последнее «и». «:е҃: сорочькъ» — «пять сорочков», а сорочок — товарно-денежная единица (сорок шкурок ценного меха). 

отъ къснѧтина къ пькѣ: 
се въдале еси гюрѧтѣ :е҃: сорочькъ
а гюрѧта оу мене възѧле :е҃: сороцькъ :
а възьми тамо оу гюрѧтѣ ты
а ѧзъ хоцю оу тебе възѧти

Грамота № 1141 тоже из XII века. Она совсем маленькая, зато сохранилась полностью. Там тоже сказано про мех, но в куда более скромных объемах: «три векши». Векша (одно из обозначений для белки) — это минимальная денежная единица. В экспедиции кто-то пошутил, что перед нами банкнота. 

Мы пересекаем Волхов и попадаем в главный центр новгородских раскопок — знаменитый Троицкий раскоп, где работает экспедиция МГУ во главе с Виктором Кашмировичем Сингхом:

Здесь нашлась берестяная грамота № 1140, в момент обнаружения выглядевшая как симпатичный шарик:

Шарик скручен из ленточки, выдранной из уничтоженного письма. Фрагмент замечателен тем, что целиком сохранившуюся вторую строчку можно по-разному делить на слова.

ва а нꙑньча на монь сочи моего б[ꙑ]ло пꙋсти…

При таком словоделении переводить надо: «….ва. А нынче на мне ищи». «Сочить» — то же самое, что «искать», в белорусском до сих пор есть слово «сачыць» (следить). А что такое «искать на ком-то», мы уже знаем из грамоты-беглянки № 13: «требуй по суду». Дальше «Моего был пустил…» — то есть «ты (или он) бросил было заниматься моими делами, требовать мое». «Был пустил» — это древняя форма плюсквампер­фекта, которая впоследствии дала современную русскую конструкцию с «было» («Я было засомневался, но потом все-таки согласился»).

Казалось бы, все более-менее складно, но не проще ли поделить на слова иначе, без редких слов типа «сочить»? Иногда кажется, что мы знаем слишком много древнерусских слов и это мешает нам сразу провести такое словоделение, с которым, вообще говоря, и перевод не нужен:

ва а нꙑньча намо нь со чимо его б[ꙑ]ло пꙋсти…

Совсем другое дело! «А нынче нам не с чем его было пустить». (И тогда, конечно, естественнее дополнить конец не «был пустил», а «было пустити».)

И такую версию поддерживает чтение первой строки, которая идет перед «ва», по остаткам букв. Видная последовательность неоднозначных букв допускает только одно осмысленное чтение: «ни во лесе лова», то есть «в лесу и ловить нечего». «Ловить нечего», заметим, в самом буквальном смысле. А левее опознается страшное слово: «голод»…

Грамота написана в голодный год, когда даже охота ничего не может принести на стол. Какого-то человека в этих условиях «не с чем было пустить». А куда его надо было «пустить»? И тут на помощь приходит грамота № 912, очень древняя, XI века, где сказано: «Пришли денег. Если ты Свеня не „пустил“, все равно пришли». Человека со скандинавским именем Свень не просто «пускали», а специально отправляли собирать деньги.

Особый лингвистический интерес представляет конструкция «ни во лесе лова», что значит «в лесу лова нет». «Ни» означало в древности «нет» в смысле отрицательной реплики, но, как раньше думали, не в смысле «не имеется». И все же такие примеры нашлись — и в древнерусской письменности, и на древнеболгарском амулете с надписью глаголицей, который Алексей Алексеевич вместе с Саввой Михайловичем Михеевым осматривал недавно в музее в Варне. Они проинтерпретировали этот текст так:

Крьстъ сѧ потъче, 
Хрь<cтъ> сѧ распѧтъ, 
чл<о>вѣкъ сѧ прости Исоусомь Хрь<стомь>. 
И<соу>съ одолѣ — ни емоу сѫпостата. 

«Крест воздвигся, Христос распялся, человек прощен Иисусом Христом, Иисус одолел (победил) — нет Ему супостата».

Интригующие находки принес Иоанновский раскоп, находящийся около так называемого Немецкого двора, где жили западноевропейские купцы (а может быть, даже и на его территории). Грамота № 1142 — фрагментик документа, связанного с судебным конфликтом:

…[омъ сл]…
… (гр)амотѣ и въ …
 (н)а посулехъ уведаш (асѧ) 
…и а по семъ …
… (ор)удьѣ ниц…

Во второй строке речь идет о грамоте, а в последней — о каком-то орудье (так по-древнерусски называлась судебная тяжба) или, может быть, судье (начало слова не сохранилось). Интереснее всего слова, вписанные между строчек мелкими буквами: «(н)а посулехъ уведаш (асѧ)». Это значит «условились насчет взяток». Слово «посул», этимологически «обещание», в языке XIV–XV веков получило совершенно терминологическое значение — денежная благодарность чиновнику от участника тяжбы. Причем если в собственно славянском праве отношение к нему было скорее терпимым (законодательно запрещались «тайные посулы», что предполагало легальность посулов «явных»)  то ганзейские купцы, торговавшие в Новгороде, считали его бичом русской — и прежде всего собственной — жизни и заимствовали слово possul в нижненемецкий прямо в таком виде (подобно современным экспатам, знающим слово otkat). Очень интересно, что первая берестяная грамота с этим своеобразным термином нашлась именно около Немецкого двора. В 1426 году ганзейские купцы писали из Новгорода в Ревель, что их товарища по имени Херман новгородец Павел (цитируем перевод П. В. Лукина) «ударил рукой в лицо так, что у него пошла кровь из носа и изо рта. Тогда Херман взял кинжал и, в свою очередь, ударил русского незаточенной стороной клинка по руке, так что она у него посинела». За такую самооборону Хермана посадили в тюрьму, и, чтобы выйти, ему пришлось заплатить и штраф Павлу, и possul новгород­ским чиновникам.

Еще одна потасовка отразилась во фрагменте № 1143:

животъ и павле м…
съ двора не сварись и гу…
сѧ да павла за в…

Можно представить себе, что один участник потасовки крикнул со двора «Не сварись!» («Не ссорься!»), но кончилось тем, что Павла, например, схватили «за волосы». В любом случае речь идет о конфликте и пересказе диалога.

Сезон 2021 года принес и самую первую берестяную грамоту из совре­менной Рязани, которая до XVIII века называлась Переяславль Рязанский (Резанский). Ее не следует путать с древним городом, известным теперь как Старая Рязань, который был разорен Батыем зимой 1237 года и толком так и не оправился после погрома. В Старой Рязани в 1997 году тоже нашли маленький фрагментик берестяной грамоты. В Переяславле Рязанском разрабатывались два раскопа — Житный и Введенский, — и на втором под руководством Владимира Игоревича Завьялова обнаружилась грамота XV века (Переяславль Рязанский № 1).

Сразу видно, что перед нами отнюдь не рядовой долговой список или деловое письмо.

…
врѣ^м бѣгаӏ бежи
невѣ­­риѧ бꙑша при
…

Слова «время», «неверие», аорист (книжная форма прошедшего времени) «быша» говорят нам о том, что это литературный, церковный текст. Все запросы в интернете ведут к разным версиям одного и того же источника — довольно известному апокалиптическому пророчеству XV века, сохранившемуся во множестве списков.

XV век на Руси прошел под знаком ожидания конца света. Приближался 7000 год от сотворения мира (1492 год от Рождества Христова). Правила расчета Пасхи и других праздников были составлены только до этого года — за ненадобностью. Где-то за полвека до роковой даты в рукописях таких сочи­нений вместо дальнейших дат стал появляться — с небольшими разночте­ниями — невероятно эмоциональный текст, своего рода стихотворение в прозе:

Зде страх, зде скорбь, зде бѣда велика.

В распятии Х (ри)с (то)вѣ сии бысть кроуг с (о)лнцу 23, лоун (ѣ) 13, и сие лѣто на конци явися, въньже чаемъ всемирное пришествие Твое.

О Вл (а)д (ы)ко, оумножищася беззакония на земли,
пощади нас! 
О Вл (а)д (ы)ко, исполнь н (е)бо и землю славы Твоея, 
пощади нас! 
Бл (а)гословленъ Грядыи во имя Г (о)с (под)не, 
пощади нас!

Блюдѣте убо извѣстно и разумнѣ, о братие, кто хощеть быти в то врѣмя. Бѣгай, бѣжи неверия, быша при нас Измаилы.

Теперь, когда мы знаем текст, можно реконструировать сохранившуюся часть берестяной грамоты полностью:

…
—[р](а)[з]ум[ну . о бра^(т)
врѣм бѣгаӏ бежи
невѣриѧ бꙑша при
(насъ ӏзмаилꙑ)

Финал этого необычного текста допускает разное толкование. Что это за «Измаилы», которые были «при нас»? Скорее всего, имеются в виду «измаильтяне», потомки Измаила, которые явятся перед концом света. На Руси с ними сначала ассоциировали половцев, а потом татар.

На новое тысячелетие астрономы и математики все же составили новую Пасхалию. Конца света действительно не произошло. Жизнь продолжалась, богословы, в частности составитель знаменитой Геннадиевской Библии, новгородский архиепископ Геннадий, иронизировали над автором проник­нутого ужасом текста, увлекшего не только многих простых, но и «непростых» людей.

Тот же текст был выписан и на рязанской берестяной грамоте. Возможно, писец хотел использовать его для проповеди или для собственной подготовки к покаянию. 

С лингвистической точки зрения интересно, что «бѣгай» написано через «ѣ», а «бежи» — через «е». Возможно, был прав выдающийся историк русского языка Алексей Иванович Соболевский (1856–1929), предположивший, что этот корень имел и вариант через «е» (отразившийся, в частности, в народном «убёг»).

Наконец, в завершение лекции Гиппиус сообщил об уникальной находке в Хмельницкой области Украины, в городе Полонное, на территории древнего Волынского княжества. Это не берестяная, а свинцовая грамота, написанная на тонкой металлической пластинке. Раньше два таких документа были найдены в Новгороде: если вторая новгородская свинцовая грамота — просто кружок с частью азбуки, то первая — письмо от Носка к Местяте. По характеру нанесения букв и содержанию она аналогична берестяным письмам и опубли­кована в том же издании. И вот теперь найдена третья свинцовая грамота Руси, и произошло это в Полонном в ходе раскопок под руководством Павла Алек­сандровича Нечитайло (Павел Александрович — не только археолог, но и музы­кант, когда-то лидер группы под названием… «Пропавшая грамота»!). Напом­ним, что на территории Украины берестяных грамот найдено пока всего три (и только одна из них большая), причем все в Звенигороде Галицком, на западе страны.

Грамота еще остается в виде свертка, пока ей занимаются реставраторы, которые осторожно раскроют ее. Мы видим только часть текста; украинский археолог и эпиграфист Тимур Анатольевич Бобровский сделал предвари­тельную прорись видных букв. Судя по почерку, это XII век.

Похоже, перед нами настоящее частное письмо; в первой строке адресная фор­мула с предлогом «к», во второй опознается причастие «купивъ», а в послед­ней, конечно, хочется увидеть название Киева — «поеди Кыеву», или «иди Кыеву», или «седи Кыевѣ»… Таким образом, украинских коллег хочется поздравить с замечательным открытием, расширяющим наши представления о некнижной письменности Древней Руси.

Исследование берестяных грамот ведется в Институте славяноведения РАН за счет гранта Российского научного фонда (проект № 19-18-00352)

ИСТОЧНИК: журнал Arzamas https://arzamas.academy/mag/1046-peka