Центральная тема “России” №11 (173) за 23-29 марта 1994 года – это возвращение нашего обозревателя- доктора политических наук Дмитрия Ольшанского к теме выборов. Предлагаем вашему вниманию также разговор с Юрием Чурбановым- первое интервью зятя Л. И. Брежнева после его семилетнего заключения
Не огорчайтесь- впереди провалов много
Победила одна партия, набравшая 50 процентов голосов. Это те, кто не пошел на выборы. В этой партии нет генсеков и уставов, но есть главное- единое политическое поведение, говорит директор Центра стратегического анализа и прогноза доктор политических наук Дмитрий ОЛЬШАНСКИЙ.
– Последние выборы порадовали очередным всплеском «социальных диагнозов, включая и такие, как массовая шизофрения». Но ведь половина общества просто не пришла на выборы …
– Я отвечу парадоксально: у нас нет общества. Сегодня неправомерны те критерии, из которых мы привыкли исходить, оценивая нечто, называемое обществом. Идет смутное время, а у него особые законы. Сцепление атомов только начинается, и главный вопрос – что (или кто) станет кристаллообразующим элементом для новой организации общества? Так что не надо драматизировать «диагнозы». Не так уж здорово увеличил свой электорат Жириновский по сравнению с количеством тех, кто голосовал за него в 1991 году на президентских выборах. А коммунисты так просто провалились: всего два года прошло после ликвидации КПСС, но набрали они всего 14 процентов от половины электората страны. Это умирающая партия … Провалилась и партия вчерашней власти – радикал – реформаторы. Но из этого тоже не надо делать трагедии: впереди еще много провалов. Многое, если не все из беснующегося сегодня, будет изжито.
-Значит, не надо суетиться, бороться, «ходить в политику»?
Бороться, «ходить в политику» необходимо для того, чтобы попытаться смягчить трудности этих предстоящих лет. За такими политиками будущее. На последних выборах они не прошли. Может быть, их время еще не настало. Вообще, весь анекдот нынешних выборов заключался в том, что радикальная партия власти надеялась утвердить свою однопартийность наверху и создать многопартийность внизу. Россия виделась ей как этакое акционерное общество открытого типа, где никто не владеет внушительным контрольным пакетом. В действительности получилось все наоборот: многопартийность в парламенте и абсолютная однопартийность внизу. Потому что в сущности победила одна партия, набравшая 50 процентов голосов. Это те, кто не пошел на выборы.
-И кто же носители этого единого политического поведения?
-На выборы не пошла молодежь, которая входила в жизнь в начале перестройки. Это наше «потерянное поколение», которое составляет большую часть работоспособного населения страны и которое не приемлет нынешние цели и способы их достижения. В одном из опросов мы выясняли отношение людей к скоробогатеям. Оказалось, что хуже всего к «новому классу» относятся люди в возрасте от 25 до 35 лет.
На выборы не пошли и совсем молодые люди, у которых годы шоковых реформ успели воспитать примитивное экономическое мышление: накупил пива и перепродал его на ближайшем углу. Они живут российским вариантом американской мечты: все хотят быть банкирами и предпринимателями. Их разочарования еще впереди. Это поколение – «наше светлое будущее» – и есть первый результат разрушения общества как особой организации.
-Но если общества в традиционном понимании у нас нет, то что же мы собой сегодня представляем?
– Во-первых, у нас есть «народонаселение» с общей географией. Во-вторых, есть локальные сообщества, которые складываются на основе сегодняшних временных и примитивных экономических, криминальных связей. А что нас связывает? Всенародно избранный Президент? Да, у нас есть «президентское общество». Но оно состоит из определенного круга лиц. Я лично как гражданин в это общество не вхожу.
У нас сегодня есть «парламентское общество», есть «правительственное общество» – так сказать, верхние слои стратосферы, которые живут по законам придворной жизни. Есть обслуживающий персонал, который тоже живет по своим законам. «Группа Илюшина» победила в президентском окружении «группу Бурбулиса». Это понятно только тем, кто в это общество входит, и значимо только для них.
А внизу торжествует принцип корпоративной организации общества. Похоже, корпорации экономические, криминальные поделили прежнее единое экономическое и социальное пространство и теперь намерены оформить это политически. Поэтому многопартийность в парламенте уже обернулась созданием своего рода политотделов при корпорациях: фракция «Газпрома», ассоциации российских банков, «Олби» … Свою фракцию формирует топливно-энергетический комплекс. Нынешняя Дума представляет половину населения страны – это, так сказать, парламент полудоверия, но зато она представляет большинство крупных корпораций. И за коммунистами, и за ЛДПР стояли спонсоры.
И, кстати, расплата уже происходит. На третий день после выборов был подписан давным-давно подготовленный документ о создании свободной экономической зоны «Янтарь». Стоит ли удивляться, что именно от Калининградской области в Совет Федерации прошел В. Шумейко, которого Черномырдин и Сосковец так хотели убрать из Правительства?
Триумфальное шествие лидера ЛДПР началось с Востока. Спустя две недели после выборов дальневосточные рыбаки получили квоты на продажу минтая за рубеж для решения своих социальных проблем. А ЛДПР там опекала так называемая Дальневосточная партия, во главе которой стоит авторитетный рыбак
– И все-таки, что надо делать в нынешней ситуации?
– С одной стороны, постепенно, надо дать людям возможность хотя бы отойти от шока. С другой стороны, надо действовать решительно. И начинать с новых действительно демократических выборов. Ведь именно от них мы будем отсчитывать пресловутые десять лет. Как только народ поймет, что в очередной раз обманут, он начнет требовать досрочных парламентских выборов. Минувшие выборы не оправдали ожиданий – не дали той третьей волны политиков, которая необходима для выхода из кризиса. Надеюсь, что следующие дадут новых политических лидеров и новые политические силы, если мы все вместе будем искать и находить их. Чтобы самосохраниться, люди должны изменить отношение к людям, а политика – к обществу. Это и есть единственная возможность обрести утраченное общество …
Беседу вела Александра СТЕШЕНКО
Наш друг покинул ЦРУ. Снимите шляпу
B прошлый вторник американские власти официально объявили, что раскрыли и арестовали высоколоставленного сотрудника ЦРУ, в течение почти 10 лет шпионившего в пользу СССР, а затем России. Поскольку Служба внешней разведки справок о принадлежности того или иного шпиона к своему ведомству не дает, на страницы отечественной прессы хлынул поток фактов и версий иностранного производства. Оставим в стороне (пока) политические составляющие этой истории и обратимся к фактологической стороне.
Олдрич Хейзен Эймз, 52 лет от роду, опытный разведчик, прослужил в ЦРУ 31 год. Его жена Мария дель Розарио Касас, сейчас ей 41 год, по свидетельству иностранных СМИ, также работала на советскую разведку. Бедолага Эймз «засветился» на том якобы, что жил не по средствам: купил за наличные дом ценой в 540 тысяч долларов, спортивный «Ягуар» за 25 тысяч долларов, расплачивался не посредством кредитной карточки, а наличными. И плюс к тому, слишком часто оставлял метки (мелом) поблизости от нашего посольства в Вашингтоне, требуя связи с кураторами или сигнализируя о заложенных тайниках.
За службу на благо интересов России, по утверждениям американцев, Эймзу выплатили полтора миллиона долларов, которые его и подвели. Однако Эймза не взяли с поличным, хотя «пасли» 10 месяцев, а взятие с поличным- необходимейшее условие раскрытия шпиона. Судить – то его будут люди, далекие от шпионских страстей. С точки зрения профессионалов, названные причины провала, тем более речь идет о разведчике с 30 летним стажем, вызывают лишь улыбку. Надо ждать судебного разбирательства, чтобы иметь возможность сделать мало-мальски обоснованные выводы. Среди них главный – а наш ли это шпион? Пока согласимся, что Эймз работал на нас.
Если оставить в стороне не вполне уместную иронию и довольно нахальные требования американцев о необходимости немедленных и добровольных «особых шагов России», которые можно расценить лишь как попытку официально признать доминирование США в сфере разведки, интерпретацию истории с четой Эймзов как «провал» или «скандал», особенно из уст отечественной прессы, принять никак нельзя. Это крупнейший успех разведки суверенной России. Если приведенные цифры гонораров верны, то к своему цэрэушному заработку он добавлял всего около двух с половиной окладов. Казалось бы, все, что можно продать, в том числе госсекреты как самые дорогостоящие, уже продано, ан нет. Если брать чисто финансовую сторону и разложить выплаченные деньги на почти 10 лет, можно убедиться , что столько сейчас у нас зарабатывает коммерсант средней руки, ездящий на джипе «Чероки». Поэтому не совсем понятны улюлюкающие интонации некоторых наших журналистов, пишущих об истории с Эймзами как о скандале.
Если большинство сказанного американцами правда и это действительно наш шпион, то прежде чем влезать в профессиональный разбор его деятельности, надо отдать человеку должное. Он почти 10 лет крайне эффективно работал на благо России, таких ценных агентов у нас было немного.
Андрей ЖДАНКИН
Четыре жизни Юрия Чурбанова
Имя Юрия Чурбанова сейчас не так много говорит читателю, но если вспомнить начало 80 – х , все встанет на место. Тогда он – зять Генерального секретаря ЦК КПСС, муж Галины Брежневой. Его карьера по тем временам была очень удачной, а по скорости казалась реактивной: ее пиком стала должность первого заместителя министра внутренних дел СССР, звание генерал – полковник. Наше время знает примеры и более стремительного. pocтa, но таких сокрушительных падений не было. На прогремевшем «хлопковом» процессе Чурбанова и других обвиняли в получении взяток. При нынешнем размахе взяточничества и коррупции, когда в этой связи упоминаются обладатели постов более высоких, вмененные ему обвинения кажутся едва ли не смешными. Но тогда в прессе и в общественном мнении приговор был вынесен заранее, хотя и малодоказательный.
Журналисты о «деле Чурбанова» писали, мягко говоря, не совсем объективно. Несмотря на заявленное движение к правовому государству, тoт процесс – сейчас это видно все отчетливее, был политическим. Судили эпоху Брежнева, которой дали определение годы «застоя». Надежда на обновление, странным образом трансформированная в ненависть к прошлому, сфокусировалась на ответчиках, и прежде всего на Чурбанове, олицетворявшем ту эпоху. По существу, он оказался единственным ответчиком за грехи того времени. С момента ареста о Чурбанове писали много, сам же он высказаться возможности практически не имел. А то, что им было сказано, передергивалось порой до неузнаваемости. Сейчас он прессы избегает, и встречи пришлось добиваться долго. Для него она стала первым разговором с журналистом после освобождения.
-Юрий Михайлович, сколько вы пробыли в заключении?
-Семь лет без четырех месяцев.
– Что было самым трудным при возвращении к вольной, гражданской жизни?
-Заново научиться ходить по асфальту московских улиц, в зоне ведь асфальта практически нет. За семь лет я износил не одну пару арестантской спецобуви: кирзовые сапоги и ботинки из свиной кожи на толстой подметке. Даже нога у меня увеличилась на полтора размера. Первое время не получалось носить гражданскую рубашку, три дня примерял нормальную одежду, чтобы освоиться в ней. Требовалось сделать усилие, чтобы поста вить ногу на эскалатор метро.
-Каким после долгого отсутствия вы, коренной москвич, нашли родной город?
-Ощущения можно передать двумя словами – недоумение и ужас. Город, некогда бывший одним из самых чистых, стал заплеванным и грязным, появилась масса нищих. Прежде, если по сводке проходила кража оружия или боеприпасов, то все органы поднимались по тревоге. Сейчас среди бела дня идут разборки с применением любых видов оружия. Для меня это дико.
-Вы уже полгода как вернулись, но ни в газетах, ни на телевидении не появлялись. И от нашей встречи долго отказывались. У вас не сложились отношения с прессой?
-За 7 лет журналисты вылили на меня столько грязи, кто только не изгалялся! За редчайшим исключением, ни слова правды, непредвзятого суждения.
Допустим, я был виноват, но зачем же измываться над родственниками, создавать вокруг них тяжелейшую атмосферу. Мои брат и сестра вынуждены были чуть ли не каждый месяц менять работу. Сестре на работе говорили, что она сестра врага народа. Дважды она пыталась покончить с собой. Отец 60 лет был в рядах КПСС и умер коммунистом, но от позора последнее время он на улицу не выходил, гулял на балконе.
В зону, где я сидел, приехали журналисты Додолев и Авербух. Я категорически не хотел встречаться, но наряд прапорщиков меня отловил и привел под конвоем. Бывшего зампреда Совмина Молдавии Василия Константиновича Вышку разыскали в отряде, заставили позировать перед телекамерой, сказав, что иначе выкрутят руки. После «сеанса» у него случился сердечный приступ.
В зоновском магазине увидели тараньку. Написали, что зона привилегированная, почти рай, не хватает только пива. Злосчастную тараньку завезли случайно, ею в то время был завален весь Нижний Тагил. Поинтересовались бы, какой у зека рацион. Тот журналистский «наезд» вызвал очень серьезный резонанс. У зеков чесались руки, и, если бы была возможность, им бы оттуда живыми не выйти. Журналистам я «благодарен» почти так же, как Гдляну с Ивановым.
-Писали , что даже в больнице у вас была от дельная палата.
Из свердловской тюрьмы в колонию меня привезли с подозрением на туберкулез, надо было пройти обследование. Как я мог лежать в общей палате, когда по медицинским канонам меня надо изолировать! Это был бокс. Пустивший на всю страну эту «утку» журналист написал, что у Чурбанова такие условия! Отдельная палата, костюм «Адидас». «Адидаса», видимо, он в глаза не видел, потому что я был в шерстяном застиранном костюме, который был со мной еще в Лефортовской тюрьме. А сам воровато, скрытно пытался записать наш разговор на диктофон. Поражает нечистоплотность тех людей.
– Почему из колонии вас перевели в тюрьму? Это я слышал, тоже с связано с прессой?
– Газета «Труд» перепечатала из итальянской. «Репубблики» фальшивку с заголовком «Сварщик Чурбанов в зоне петухов». Кто знает, тот поймет, что сильнее оскорбить зеков нельзя. Думаю, сделано это было с умыслом, чтобы расправиться со мной руками заключенных. Я, получалось, настолько оскорбил людей, своих товарищей, что они должны были взорваться н уничтожить меня. Спасла администрация, закрыв меня в штрафном изоляторе. Зона неделю не выходила на работу, бунтовала, требуя: или дайте Чурбанова , или пусть приедут люди из «Труда» и объяснят,
Тут еще присутствовал усиливающий момент: «это сказал Чурбанов». Ко мне в зоне относились уважительно, называли Михалычем, н перед собратьями я себя ничем не скомпрометировал – дали работу слесарем, так до тюрьмы слесарем и проработал, поставили в тюрьме ночным кочегаром – с этой должности я и освободился. Надо было меня куда – то переводить, начальство колоний отказывалось от такого заключенного – от греха подальше. Решился только начальник Тагильской тюрьмы Александр Яковлевич Жукотанский.
– Слесари могут быть разные. А что конкретно вы делали в колонии?
-Делал креманки, то есть вазочки для мороженого. На небольшом станочке чашка креманки зажимается и насаживается на металлический стержень, после чего стержень расклепывается. Норма 500 креманок в смену. И так почти 2 года ежедневно, за исключением воскресений, потом еще почти столько же делал вентили.
– Труд заключенного хоть и подневольный, но оплачиваемый. За такой долгий срок вы, наверное, заработали неплохие деньги?
Зек обязан зарабатывать, чтобы выжить. Это невозможно, если не подкармливаться из ларька. В колонии у меня выходило в месяц рублей по 100 с небольшим (в ценах 80-х годов). Из этой сотни половину высчитывают «хозяину» в доход государства, из оставшегося вычитают за все: за питание (22 рубля в месяц), за форму, электричество, кино. Рублей 15 можно потратить на ларек. При окончательном расчете денег мне хватило только на железнодорожный билет Нижний Тагил – Москва.
-А как питаться?
– Это никого не интересует. В заключении есть хорошие традиции, например, когда человек уходит из зоны на этап или освобождается, товарищи собирают его в дорогу, прежде всего еду. Меня тоже собрали зеки.
-Кто вам писал в колонию?
– От людей из моего прежнего ближайшего окружения, с кем поддерживал дружеские отношения, кому старался помочь, – писем приходило очень мало. Их одолела понятная для меня робость, хотя просто теплое слово не повредило бы. Писали бывший помощник Александр Николаевич Тимофеев, водители Сережа Белов и Коля Каплун. Пару раз приезжал брат. После моего интервью журналу «Театральная жизнь», которое перепечатали многие издания, пошел поток писем от совсем незнакомых людей.
– А жена?
-Галина Леонидовна прислала два или три письма, несколько пространных телеграмм. В одном из писем попросила, чтобы я подал заявление в Краснопресненский народный суд с тем, что я оставляю ей все имущество, которое по возвращении, думаю, должно было поделиться пополам. Она ссылалась на материальные трудности. Я подумал, что мне еще сидеть и сидеть, и написал заявление. Ей отошла и дача, и все прочее. У зеков есть правило «надо оставаться мужиком», я решил ему следовать.
– Ваше освобождение молва приписывает хлопотам адвоката Макарова. Вы с ним поддерживаете отношения?
– После вынесения приговора я Макарова и в глаза не видел, хотя на этом его адвокатские функции не заканчивались. Однажды сестра обращалась к нему за помощью, он нашел благовидный предлог отказать. Из колонии направил ему несколько открыток по случаю уж не помню каких праздников. Даже на зековскую писульку он не откликнулся. Но надо отдать должное, в отличие от других адвокатов на процессе он старался, но был в безвыходном положении, поскольку дело было заказное. Хочу добрым словом вспомнить адвоката из Нижнего Тагила Володю Голофеева. Звонкой известности у него нет, но это честный, грамотный человек, настоящий бессребреник. Из какого – то товарищеского участия он ко мне приехал (я находился уже в тюрьме), мы познакомились. С его совершенно бескорыстной помощью родилось обращение моей сестры и Совета ветеранов внутренних войск к Ельцину. Честно говоря, я уже не верил, что из этого что-нибудь получится. И вдруг – гром среди ясного неба.
– Как вы узнали о решении своей участи?
– Ко мне в котельную вместе с начальником тюрьмы зашел прокурор города и сказал, что решением Президента России я освобожден от дальнейшего отбытия наказания.
-Какие чувства в этот момент возникли?
– Я не оторопел, выслушал совершенно спокойно, наверное, потому что не ждал. Ни петь, ни плясать не хотелось. Осмысление приходит чуть позже.
Я уложил свои нехитрые пожитки, попрощался с кочегаркой, товарищами (по – доброму завидовали все), с начальником тюрьмы Александром Яковлевичем Жукотанским, который проявил лучшие качества офицера органов внутренних дел. Чтобы привыкнуть к людям, несколько дней пробыл в Тагиле, затем прилетел в Домодедово.
-Вы и сейчас считаете себя ни в чем не виноватым?
-Я «виноват» только в том, что был женат на дочери Генерального секретаря ЦК КПСС.
– Чисто по – человечески, Юрий Михайлович, удивляет, что, не считая себя виновным, вы все-таки, как говорится, сотрудничали со следствием и, выходит, оговорили себя? Вы, наверное, могли бы не отвечать, чтобы определить линию поведения?
– Не было никакой возможности. Мне было сказано, что моя песня спета: или намажут лоб «зеленкой» (синоним расстрела), или «чистосердечные» показания . Все было подано настолько профессионально, что выхода, казалось, действительно нет.
– Вы помните, как произошел арест?
-14 января 1987 года по телефону мы договорились с Каракозовым (начальник следственной части Прокуратуры СССР), что к 12 часам я заеду к нему на беседу. Внизу встретил следователь, любезно поздоровался за руку. Мы поднялись в приемную, там трое амбалов вывернули мне руки. Сняли подтяжки, галстук, из ботинок выдернули шнурки, забрали золотые часы (до сих пор не могу их получить). Понятыми были две сотрудницы прокуратуры. Чувствуешь себя полностью раздавленным, уничтоженным, словно тебя вытащили из петли. Присутствовали Гдлян, Иванов, Каракозов, Миртов, кто – то еще. Тут же начался перекрестный допрос. Это страшное дело. Над подавленной личностью люди имеют потрясающее превосходство и дожимают, дожимают. А ты, помимо ответов, должен еще придерживать штаны, чтобы они не свалились. Сколько длился допрос – не помню. Вечером отвезли в Лефортовскую тюрьму, переодели в полуарестантскую форму, башмаки огромного размера без шнурков, и, взвалив на плечи матрас, я поплелся в первую в своей жизни камеру – номер 24.
– Ну хорошо, в первый момент вы потеряли голову, было от чего, но почему потом, позже, не предпринимали каких – то действий: не требовали встреч с прокурором, не использовали свои немалые связи?
– Через некоторое время я попросил встречи с Чебриковым, тогдашним председателем КГБ, членом Политбюро. Он приехал, и я задал ему вопрос: «За каким лешим затеян весь этот спектакль, я же невиновен?» Мы раньше знали друг друга, и, будучи честным человеком, он сказал: «Ваш арест обсужден на Политбюро». Если вопрос обсуждался, значит, за него голосовали и решение принято окончательное. Куда дальше плыть, к какому обращаться прокурору, если следствие ведет Прокуратура Союза? У кого просить или требовать соблюдения закона? Выше Политбюро только господь Бог. Если Политбюро приняло решение, то ты уже как прокаженный. Я понял, что моя песня действительно спета. К тому же наглость бригады Гдляна – Иванова была вопиющей. Что они выполняли заказ, для меня очевидно. Они были пешки в большой политической игре, но свою партию провели профессионально. Кстати, все основные участники «узбекско-кремлевского» процесса, кроме подсудимых, разумеется, сделали себе хорошие карьеры: и адвокаты, и следователи, и судьи.
– Другие участники того процесса вышли на свободу раньше вас?
– Дело в том, что мы сели, когда существовал единый Союз, а выходил каждый в своем суверенном государстве. От звонка до звонка не сидел никто, остальные вышли раньше меня в среднем года на два: кто по помилованию, кто по отбытию двух третей наказания, кто по ходатайству родственников.
-Как у других сложилась судьба?
-Бывший первый секретарь Бухарского обкома КПСС Каримов освобождения не дождался. Расстрел ему заменили на 20 лет. Президент Узбекистана его полностью реабилитировал. Когда извещение дошло до Каримова и ему сказали – собирайся, он не выдержал и умер, не дойдя до каптерки. Генерал Сабиров сошел в заключении с ума. У нас в зоне было несколько узбекских генералов, это глубокие старцы, почти все стали инвалидами.
-Если бы сейчас вы вдруг встретили Гдляна, что бы вы сделали?
– Разборки я бы не устраивал. Сказал бы только, да простят читатели зековское выражение, – падла он конченая вместе с Ивановым и всей камарильей.
-Когда вы были зятем Брежнева, очень многие наверняка искали вашей дружбы, расположения. По возвращении с кем – то из прежних друзей поддерживаете контакты?
– Из прежних практически ни с кем. У меня произошла переоценка людей и человеческих качеств. Не хочу их ни в чем упрекать: так уж скроен человек. Когда тебе хорошо и ты еще занимаешь довольно высокое положение, – отношение к тебе одно, когда тебя окунули с головой в дерьмо, в тюремное болото – люди очень быстро забывают, что называли себя твоими друзьями. До слез обидно.
– Как вас встретила жена?
– Прилетев, я купил три белые гвоздики и отправился к ней. Сцена тяжелая. Оказалось, я уже два года как разведен, хотя ни от нее, ни из суда никакого уведомления не получал. То есть у меня не стало ни жены, ни жилья (меня выписали через полгода заключения), ничего. Я спросил Галину, где мои вещи, потому что надеть, носить было нечего. Она ответила, что вещей нет, якобы обворовали знакомые. Не осталось ни одной рубашки. Встреча продолжалась не более получаса, я развернулся и уехал. Больше в этом доме не появлялся. Какой резон жить с человеком, ведущим такой образ жизни, тепла никакого уже не осталось. Еще раз травмировать себя, подставлять под очередные удары? Бог с ней. Алкоголизм серьезная болезнь, и делать какие – то упреки в женском предательстве или тем более осуждать я не сторонник.
– Не будь вы зятем Леонида Ильича, вас, наверное, никто бы не тронул, не было бы заключения, сломанной жизни. Не жалеете, что стали родственником?
Двойственное чувство. Я очень уважительно относился и отношусь к Леониду Ильичу как к яркой политической фигуре и особенно как к человеку. Личная жизнь сложилась не слишком удачно, но в жизни не бывает сослагательного наклонения, какая ни есть, она пишется набело. Леонид Ильич сильно переживал за своих детей, когда они увлекались неблаговидными поступками. Он, как и Виктория Петровна, все знал, был информирован. Дети и внуки им очень много крови попортили.
– Как у них сложилась жизнь? Говорят, они попивают.
=В колонии я читал, что внуки на аукционе продавали вещи, подаренные деду. Это кощунство, надругательство над памятью деда, тем более что к категории бедных людей они никак не относятся.
-Как складывалась ваша жизнь после освобождения?
– Когда приехал в Москву, мне помогли пройти полный курс медицинского обследования, привести в порядок зубы, больше месяца я пролежал в клинике. Затем позвонил своему старому доброму товарищу. Он оказался, пожалуй, единственным, кто не забыл. На звонок откликнулся незамедлительно, мы встретились, обнялись, словно не было этих лет. Он предложил мне работу, сказав, что это хороший, порядочный коллектив. «РосШтерн» – государственное акционерное общество открытого типа, снабжающее столицу и центральный регион цементом, стройматериалами. Большая доля деятельности – благотворительность. Руководит им Владимир Давыдович Штернфельд, человек замечательный и по личным и по деловым качествам. Он создал мощное современное предприятие, которое производит конкретные материальные ценности. Коллектив мне очень нравится, встретили меня по – доброму, оказали материальную помощь, чтобы прилично одеться. За полгода работы не услышал ни одного упрека, не было ни единого косого взгляда в спину.
-Чем вы занимаетесь?
– Вопросами экономического анализа, экономической информации.
– Административно-милицейские вопросы разрешились?
-У меня есть московские паспорт и прописка.
-Кто вы сейчас по воинскому званию?
-Разжалованный.
– Пенсию какую-нибудь получаете?
– Ни военной, ни гражданской пенсии у меня нет. Денежное содержание получаю только от фирмы «РосШтерн» .
– Какова судьба ваших орденов?
– Меня лишили всех наград, кроме иностранных. Иностранных орденов было около полутора десятков, но где они сейчас, не знаю. То ли следователи увезли, то ли они вместе с другими вещами были проданы. Я слышал, что мой парадный китель был продан на Арбате за баснословные деньги, именно как чурбановский китель. Думаю , ордена постигла такая же участь.
– Как вы думаете, смогли бы сделать такую карьеру, не будь зятем Брежнева?
– К органам внутренних дел я прикипел с лейтенантских лет. Ни одну ступень, ни одно звание не перескакивал. До женитьбы уже был полнокровным подполковником на полковничьей должности. Мне было 35 лет. Перспективы роста были неплохими.
Профессионалом шибко высокого класса я себя не считал никогда. Но, занимая ту или иную должность, влезал в круг своих обязанностей и проблем с головой, чтобы соответствовать должности и владеть обстановкой. Когда я был назначен замом министра по кадрам, мне явно не хватало знаний, поэтому по 100 – 130 дней в году накатывал в командировках. Начинал их в отделениях милиции, где вся низовая кухня: медвытрезвитель, изолятор временного содержания, подразделения внутренних войск, исправительно-трудовые учреждения. Командировки начал с Камчатки и Сахалина и, если смотреть по карте, двигался к центру.
Долгие годы график мой был таков: в половине восьмого уже на работе, заканчивал около 23 часов, просмотрев сводку дежурной части. Искренне не понимаю, почему меня надо хулить за карьеру.
– Если бы киноленту вашей жизни можно было прокрутить еще раз, что бы в ней изменили?
– Органам внутренних дел и милиции я остался бы предан и работал столько, сколько позволили б силы. Пересмотрел бы навязчиво – формальную дружбу со стороны окружавших меня людей. Теперь хорошо представляю, кто есть кто, и очень осторожен во взаимоотношениях. Предавших меня не прощу до конца своих дней.
В заключении открыл много вроде бы простых, но очень важных для себя истин. Один человек из Читы мне написал: «Ваша ошибка в том, что вы были не близки к простым людям. Вы поняли, кто вас предал? Старайтесь больше общаться с простыми людьми, и симпатии будут на вашей стороне». Это письмо меня потрясло. Этому правилу я бы следовал неукоснительно.
– В своей книге вы очень тепло пишете про компартию. Ваши убеждения не изменились, вы считаете себя коммунистом?
– Меня исключили, даже не пригласив на бюро Краснопресненского райкома партии, – такова была команда. Партию предала партийная верхушка, и в первую очередь Горбачев. Причем не только КПСС, но и международное коммунистическое движение. Я с симпатией отношусь ко всем порядочным людям, среди коммунистов их и сейчас очень много. Симпатий к компартии я не потерял.
– У вас есть личные впечатления от встреч с Горбачевым?
– Мы встречались, когда он еще был секретарем Ставропольского крайкома партии. Это был молодой, задорный человек, имевший в Политбюро большую поддержку. Суслова. Для более эффективной борьбы преступностью на Кавминводах было бы целесообразным создать более крепкий оперативный кулак. Начальник этого управления был бы выведен напрямую на Москву. Горбачеву идея не понравилась, у него начальник УВД был «карманный», и наш разговор был разговором двух глухих. Не успел я доехать до Москвы, как было решено, что такое управление создавать нет необходимости. Об этом человеке не может быть : доброго воспоминания, не потому , что я на него имею обиду, ему ничего не стоило предать любого человека, любую идею.
-Как вы сейчас относитесь к Брежневу, он для вас больше политик или родственник? Вы принимаете термин «застой»?
– Давайте ответим на вопрос: что в конечном счете плохого Леонид Ильич и как человек, и как руководитель партии и государства сделал для своей Родины? Не будем брать дешевую колбасу, молоко и другие продукты, но ведь уровень жизни был выше. Экономика каждый год давала прирост и в промышленности, и в сельском хозяйстве. Никогда не было столько нищих. Худо-бедно, но люди всегда могли обратиться за медицинской помощью и получить ее. Если те времена принято называть застойными, то почему такая ностальгия по той же колбасе, почему такая ностальгия по мощи и весу советского государства?
– В своей книге о том времени вы пишете как-то комплиментарно, романтически, будто не было взяточничества, разложения …
– Почему же, было. И воровали как следует, и взятки брали. Наверное, я не до конца осмыслил содержание того времени.
– Как вы оцениваете изменения, произошедшие в обществе и с государством?
– Любая страна сильна прежде всего твердой властью. Народу пообещали много демократии и попросили потерпеть. Народ поверил, ждал, но не дождался. Во всех сферах вопиющая неразбериха, хаос. Идет не политическая борьба, а политические дрязги в ущерб твердому государственному строю, Лидеры всех политических партий должны сплотиться под единой государственной рукой и молотить одну копну, иначе конфронтация приведет к тяжелейшим последствиям и для общества, и для государства.
– С учетом вашего личного опыта, что бы вы изменили в пенитенциарной системе?
– Петр I сказал: «Тюрьма – дело окаянное, но работать там должны добропорядочные люди». Слава Богу, мне они встречались, но их становится все меньше и меньше. Это, в основном, старая гвардия, они дослуживают. Парадоксально, но надо строить новые тюрьмы. За время советской власти было много построено лагерей, но ни одной тюрьмы. Пребывание в старых тюрьмах убивает в человеке и здоровье, и все человеческое. можно больше осужденных надо занять работой. Надо пересмотреть законодательство и не сажать за мелочевку, такими людьми набиты колонии. Женщин, получивших до 5 лет, не изолировать от общества – пусть детей воспитывают. Беременных женщин вообще не привлекать. Когда малыш начинает свою биографию с дома ребенка в женской колонии это преступление перед обществом. Такого нет нигде в мире. В свое время мы выходили с такими предложениями в ЦК КПСС, прокуратуру, Верховный суд, но ..
Особая, больная тема – подростки, которые сейчас никому не нужны. Армия преступников пополняется во многом за их счет. Это только лежащие на поверхности проблемы . Надо оздоравливать все Общество, пошедшее наперекосяк.
– Чем вы занимаетесь, помимо работы? – Раньше восьми вечера я домой не приезжаю. В субботу руководство фирмы тоже собирается-подводим итоги недели, определяем задачи на следующую, для отдыха остаются половина субботы и воскресенье. Этого хватает. Дома у меня отличный пес- восточноевропейская овчарка Рой, с ним отдыхаю. Жизнь только нормализуется честно говоря, меня пока не сильно тянет общению с людьми. В свет, в общество выходил: не был ни в театре, ни в кинотеатре. Стараюсь читать, в основном классику детективы осточертели, в зоне прочел около полутора тысяч. Читаю газеты.
– От психологического груза тюрьмы, зековских привычек вы уже освободились?
– Нет. До сих пор просыпаюсь через каждые 2 – 3 часа. Последние два года работал ночным кочегаром, а уголь завозили раз в 2 – 3 часа. Рваный сон так и остался.
После информации о моем возвращении, люди, которые прежде питали ко мне симпатию, стали выходить на контакты, предлагать помощь. Это для меня новое и очень ценное человеческое обретение. В новую жизнь вхожу медленно, тяжело , но открываю в ней много удивительного и непонятного.
Беседу вел Андрей ЖДАНКИН