До того, как появилась современная Европа, существовал большой, взаимосвязанный политический мир, богатый научным и художественным обменом.
Айше Заракол– является профессором международных отношений в Кембриджском университете,
Процесс, породивший европоцентризм в социальных науках и истории, в некоторой степени можно сравнить с безумиями молодежи. Маленьким детям трудно поверить, что их родители существовали до их рождения. Подростки часто думают, что они первые, кто испытывает тот же опыт, что и на пути к взрослой жизни. Молодые люди обычно думают о предыдущих поколениях как о скучных и старомодных, а о себе как об уникальных и новаторских. И они воображают, что будут такими всегда, словно время за ними перестанет двигаться.
Однако часть взросления постепенно вырывается из такой нарциссической наивности. Когда мы становимся старше, мы начинаем понимать, что у других до нас был опыт, похожий на наш, даже если они пользовались другой модой и не имели определенных технологий. Затем цикл повторяется со следующим поколением. Возможно, не особенно удивительно, что наши социальные науки, достигшие зрелости в XIX и начале XX веков – т.е. «молодость» европейской/западной гегемонии – также обладали подобной наивностью в отношении мировой истории. Европа/Запад имели наибольшее значение в тот момент, так что, должно быть, так было всегда. И возможно, то, что критика (и самокритика) европоцентризма стала настолько обычным явлением в большинстве социальных наук, что стала банальной, возможно, является признаком того, что мы приближаемся к закату этой гегемонии.
Но хотя критиковать европоцентризм в адрес социальных наук было легко (а это легко висящий плод, если он когда-либо был), найти решения этой проблемы оказалось гораздо труднее. Всегда существует опасность, что, пытаясь уйти от европоцентризма, мы заменим один вид эгоистичной истории другим. Также наивно думать, что только европейцы создают/создали эгоцентричные и виговские повествования об истории. Китаецентрическая или руссоцентричная мировая история не является решением – она просто повторит цикл.
В международных отношениях до недавнего времени студентов также учили, что не было международного порядка (и, следовательно, никаких международных отношений) до 17 века, пока европейцы не создали региональный порядок посредством Вестфальского мира в 1648 году, а затем распространили его по всему миру. Остальной мир считался оторванным, застрявшим в своих региональных разобщенностях, не интересующимся более широким миром, пока европейские игроки не связали их сначала с Европой, а затем друг с другом.
В таких учебниках «международный порядок» обычно определяется как система правил, норм и институтов, которые регулируют отношения между государствами и другими международными субъектами. Считается, что принципы и нормы, лежащие в основе современного международного порядка, включают суверенитет, территориальную целостность, права человека, невмешательство во внутренние дела, мирное разрешение споров, многосторонность и верховенство закона. Вестфалия считается исходной точкой из-за предполагаемого введения в ней принципа невмешательства.
В истории за пределами Европы и до современности имеется множество материалов по международным отношениям.
«Вестфальский миф» в международных отношениях в последние годы подвергается серьезной критике , но, учитывая традиционное определение международного порядка, не особенно удивительно, что эксперты утверждают, что до нашего современного не существовало сопоставимых международных порядков (хотя это также сомнительно, как долго такой порядок существовал даже в современности). Проблема возникает из-за того, что наша терминология захватывает некоторые особенности мировой политики, существовавшие только в современности (например, концепцию прав человека, международных организаций или даже территориальной целостности), и встраивает их в определение вместе с другими особенностями, которые, возможно, существуют гораздо дольше (например, суверенитет или механизмы мирного разрешения споров). Даже термин «международный порядок» вводит в заблуждение, поскольку он предполагает наличие национальных государств, которые являются относительно поздней чертой человеческой политики.
Но если мы ослабим предположение, что стоит изучать только порядки, созданные национальными государствами, то в истории за пределами Европы и до современности имеется множество материалов по международным отношениям, которые мы можем исследовать. Вот почему я предпочитаю говорить о «мировых порядках», а не о «международных порядках», определяемых как (искусственные) правила, понимания и институты, которые управляют (и моделируют) отношения между основными акторами мировой политики (но эти акторы могут меняться со временем: национальные государства, аристократические дома, города-государства и т. д.). «Мировой порядок» также имеет в своей основе универсализирующие амбиции и является экспансивным в своем видении.
Когда мы думаем об этом таким образом, нетрудно увидеть, что мировые порядки определенно существовали до Вестфалии и 17-го века: «Восток» тоже был домом для мировых порядков (и мировых порядков). Глядя на азиатские мировые порядки, существовавшие до европейской гегемонии, мы можем многому научиться.
Это был «чингисидский» мировой порядок, созданный Чингисханом (Чингисханом) и членами его дома (13-14 вв.), за которым последовал «пост-чингисидский» мировой порядок Тимуридов и раннего Мин (14-15 вв.). ) и, наконец, глобализирующийся мир, центральное положение которого занимают три посттимуридские (а значит, и чингисидские) империи (15-17 вв.): Османы, Сефевиды и Великие Великие Моголов (наряду с Габсбургами). Эти порядки также были связаны друг с другом так же, как наш современный порядок связан с международным порядком XIX века – в их общих нормах существовала преемственность. В каждый из этих периодов миром доминировали и управляли великие дома, которые оправдывали свой суверенитет по образцу Чингизидов.
Суверенитет «Чингисидов» означает следующее: в 13 веке Чингисхан вновь представил в Евразии тип всемогущего священного царства, которое мы больше связываем с древностью, но которое исчезло из большей части этого пространства после появления монотеистических религий и трансцендентальных верований. системы, которые ограничивали земную власть политических правителей, указывая на всемогущий моральный кодекс, применимый ко всем людям. Поскольку такие религии получили большую власть с поздней античности, власть королевской власти значительно уменьшилась по всей Евразии. Короли больше не могли издавать законы, поскольку им приходилось делиться своей властью с письменным религиозным каноном и его толкователями. Чингисхан и монголы сломали эту модель ограниченной королевской власти (другие пытались сделать это и раньше, но никогда не столь успешно). Прилагательное «чингизид» более подходит, чем «монгольский», для описания созданных таким образом миров, поскольку эти ордена были орденами великих домов (династий), а не наций.
Такие абсолютные правители всегда преследовали мировую империю и в конечном итоге управляли миром.
Чингисхан претендовал на законодательную власть, превосходящую власть религиозных (и других) деятелей. Он сделал себя законодателем, но не претендовал на звание пророка. Он также не утверждал, что просто формулирует божественные законы. Он создал закон и по-прежнему ожидал, что люди будут ему подчиняться, даже если у них уже были свои религиозные правила и законы. Такая централизация высшей власти в руках одного человека требует прочной легитимации. Претензии на такую огромную власть могут быть оправданы только мандатом на универсальный суверенитет над миром, подтвержденный и проявленный мировыми завоеваниями и мировой империей. И поскольку Чингисхану удалось создать почти универсальную империю, он также распространил это особое понимание суверенитета по всей Евразии.
История Чингисхана как завоевателя мира и законодателя жила веками (как это было отражено на примере Тимура/Тамерлана позже), узаконивая определенный тип политического правления на этом пространстве и укрепляя руки правителей, желающих претендовать на централизацию политической власти. власть, даже в тех местах, где религиозная власть (например, исламские юристы) бросала вызов абсолютной королевской власти. И такие правители всегда преследовали мировую империю и в конечном итоге управляли миром (часто жестоко и жестоко, но иногда и продуктивно) в борьбе за эту мантию. Азиатские мировые порядки между 13 и 17 веками представляют собой важную историю мощных и влиятельных мировых порядков за пределами европейской гегемонии. И поскольку политическая централизация является важнейшим компонентом современного суверенитета, можно утверждать, что аналогичные азиатские понимания и практики суверенитета предшествовали европейскому пути развития и, возможно, даже повлияли на него.
ФПервым был первоначальный «мировой порядок», созданный Чингисханом (и его домом) в 13 веке. Если действительно существует «Восток», отличный от «Запада», то здесь можно разместить одну из точек разделения. В конце концов, империя Чингисхана была прежде всего «азиатской» и простиралась от Тихого океана на востоке до Средиземноморья на западе. Субъекты этого порядка (и внутри него) взаимодействовали с Индийским субконтинентом на юге и европейскими/средиземноморскими региональными порядками на западе (и влияли на развитие событий там и наоборот), но по большей части политические деяния в этих регионах не были включены в этот порядок и сохранили собственную логику власти, легитимации, ведения войны и т. д.
В этом «азиатском» порядке люди, живущие в географических регионах, которые мы сейчас называем «Россией», «Китаем», «Ираном» и «Средней Азией» – по сути, большей частью континентальной Азии – впервые имели одного и того же суверенитета, а затем правили/доминировали династии (Золотая Орда/Джучиды, Юань, Ильханство и Чагатай), которые непосредственно унаследовали нормы Чингизидов, т.е. амбиции универсального суверенитета и династической легитимности, основанные на мировом завоевании, высокую степень политической централизации вокруг верховного власть Великого хана. Они также были в значительной степени связаны друг с другом сухопутными и морскими путями, охватывающими весь континент, а также Индийский океан.
Существование таких торговых путей – «Шелковых путей» – существовало еще до империи Чингизидов. Однако после своих завоеваний монголы укрепили эти связи через почтовую систему ( ям ) и уравняли точки соприкосновения благодаря своему присутствию в основных сферах влияния на континенте. Таким образом, Евразия конца XIII века была столь же взаимосвязана, как и когда-либо (и даже в большей степени, чем некоторые последующие периоды). Знаменитые исследователи 14-го века – например, Марко Поло или Ибн Баттута – могли, таким образом, относительно легко добраться из Европы или Северной Африки в Китай, вызывая едва ли больше волнений, чем некоторое любопытство среди хозяев (которые, должно быть, привыкли к путешественникам по эти маршруты) и сталкиваются не более чем с некоторым спросом на обновленную информацию о городах и правителях, встречающихся на этом пути.
Распространение Черной смерти с Востока в середине XIV века положило конец этому статус-кво.
Третьи отправились в противоположном направлении из Китая в Западную Азию и начали новую жизнь в Европе или на территории, которая сейчас называется Ираном, под руководством новых правителей. В основном забытый аспект этого порядка — это содействие эпистемическому обмену всех видов, особенно между «Ираном» и «Китаем»: в 13-м и 14-м веках бюрократы, ученые, художники, мастера и инженеры могли родиться на одной стороне. Азии и завершат свою карьеру на противоположной стороне, что будет иметь глубокие последствия для художественных, культурных и научных стандартов обоих обществ. Лучшим (но не единственным) примером этого культурного обмена является фундаментальная трансформация исламского искусства, начиная с 13-го века , под влиянием Китая, в результате которой, среди прочего, возникла сине-белая керамика, которая сейчас так тесно связана с Ближним Востоком. Этот процесс историки Монгольской империи иногда называют «чингизидским обменом», и он аналогичен колумбийскому обмену с точки зрения его всемирно-исторического воздействия.
После более полувека удержания большей части Азии под властью одного и того же суверена – что было бы немалым подвигом даже сегодня, не говоря уже о XIII веке – мировая империя/ханство, управляемое Великим Домом Чингисхана, распалось на четыре меньших ханства. , каждый из которых базировался на территориях, первоначально переданных для управления различным ветвям его потомков. Получив независимость, соперничающие ханства прошли через короткий период ожесточенной борьбы за возвращение мантии универсального суверенитета, но ни одному из них не удалось доминировать над другими. В конце концов, в начале 14 века они пришли к равновесию типа «баланса сил» . Этот период был особенно хорош для сухопутной торговли по всей Евразии, продлевая период, известный как Pax Mongolica.
Однако распространение Черной смерти с Востока (или Центральной Азии) на Запад в середине 14 века положило конец этому статус-кво, поскольку все ханства, кроме одного, распались. Золотая Орда продолжала управлять северо-западными степями Азии (современная Россия), но Чагатайское ханство (Средняя Азия) и Ильханство (Ближний Восток) распались, уступив место к концу XIV века Империя Тимуридов, зародившаяся в Трансоксиане, и Юань были свергнуты династией Мин в 1366 году. Так закончился первый потенциальный мировой порядок, организованный под властью Чингизидов.
ТСледующий мировой порядок, пришедший на смену Чингисхану и его преемникам, принес больше разнообразия и конкуренции между двумя великими державами. С последней трети XIV века до середины XV века Великие Дома Тимура (Тамерлана) и Чжу Юаньчжана (Хунву), т. е. династия Мин, боролись за право наследования Великого Дома Чингисхана с двух сторон. Азии.
Пока Мин и Тимуриды соперничали, они управляли миром постчингисидским образом. Они были постчингизидскими, потому что ни Тимуриды, ни Мин не были напрямую связаны с домом Чингисхана, но, тем не менее, находились под сильным влиянием порядка своих предшественников. У них были разные взгляды на Чингизидов, но, как и в нашем современном мире, невозможно избежать институционального наследия, только отвергнув его создателей.
Постчингизидское влияние легко продемонстрировать на примере Тимуридов, поскольку Тимур, как сам тюрко-монгольский правитель, делал все возможное, чтобы подчеркнуть любые связи. Он женился на принцессе Чингизидов. Он правил через хана-марионетку из рода Чингизидов, никогда не присваивая титул себе (его самого называли эмиром ). Тем не менее, во всем, что имело значение, он сознательно строил себя по образцу Чингисхана и умер на пути к попытке завоевать Китай, как и Чингисхан. Он централизовал власть по образцу Чингизидов, стремясь к мировому завоеванию и признанию. Он даже нашел новый способ примирить противоречия между суверенитетом Чингизидов и исламом через титул сахибкиран (Владыка соединения), поскольку астрономия/астрология была мостом между чингизидским и исламским взглядом на мир.
Напротив, Мин, которые были Хань, якобы отвергли любое влияние Чингизидов после того, как свергли династию Юань. Тем не менее, озабоченность первых императоров династии Мин Хунву и Юнлэ вопросами мирового признания также явно вытекала из идеалов Чингизидов и, таким образом, может считаться пост-Чингизидской эпохой. В 1403 году император Мин приказал построить 137 океанских кораблей; позже он приказал построить еще 1180. Он поручил Чжэн Хэ руководить этими экспедициями, которые дошли до Индийского океана. Амбиции современного Китая по проецированию мощи вновь представили массовому воображению эти так называемые «путешествия за сокровищами эпохи Мин».
Сухопутная торговля доставляла товары Мин в Западную Азию (которая затем продавала их на Ближний Восток и в Европу).
Однако в современных дискуссиях часто упускается из виду более широкий контекст и исторические предпосылки этих путешествий. Морские послы были лишь частью истории: Юнлэ также отправлял послов по суше, в том числе в Герат, столицу Тимуридов. Даже эксперты в развивающейся области исторических международных отношений Китая часто упускают из виду, в какой степени цель внешнего признания стимулировала раннюю эпоху Мин и как этот идеал заимствовался у их предшественников-юаней (Чингизидов) и был разделен центральноазиатскими соперниками. Большая часть ученых в области международных отношений, с их уклоном на мир 20-го века, все еще представляет внутреннюю Азию периферийной по отношению к мировой политике в истории. Но в 15 веке он был центром мира, которым управляли Тимуриды с одной стороны и Мин с другой.
Тимуру не удалось завоевать Китай, и в конечном итоге ему пришлось добиться чего-то вроде взаимного признания с ранней династией Мин. Континент меньших домов соединял великие дома Тимура и Юаня или Мина. У некоторых были свои собственные устремления к созданию мировой империи в стиле Чингисидов, а другие, например, династия Чосон в Корее, действовали, как минимум, с пониманием того же наследия Чингизидов. Материальные связи также были частью наследия чингизидского мирового порядка по всей Азии. Сухопутная торговля доставляла изделия Мин в Западную Азию (которая затем продавала их на Ближний Восток и в Европу), а серебро – на Восток. И Тимуриды, и Мин также спонсировали в этот период великие произведения искусства и ремесла.
Некоторые могут возразить, что прямые контакты между этими двумя Великими Домами по обе стороны Азии были нечастыми и, следовательно, недостаточными для установления мирового порядка. Но существует сходство между порядком Тимуридов и Мин в конце XIV – начале XV века, с одной стороны, и тем, что создано соперничеством США и СССР после Второй мировой войны, с другой. В обоих порядках один полюс преуменьшал значение или даже якобы отвергал наследие прежнего мирового порядка, тогда как другой его принимал. Но оба были продуктом общего исторического опыта и на самом деле имели много общего в том, как они видели мир. Даже когда династии Тимура и Мин не взаимодействовали напрямую, они символически конкурировали друг с другом и тем самым укрепляли нормативную структуру мирового порядка XIV-XV веков в Азии.
Как и в случае с холодной войной, соперничество Тимуридов и Мин длилось недолго. В середине 15-го века инвестиционный голод, нехватка денег, поразил Евразию и спровоцировал период структурного кризиса из-за сокращения сухопутной торговли. Особенно сильно пострадала династия Тимуридов в Западной Азии. Тимуриды потеряли контроль над своими территориями. Во второй половине XV века влияние Чингизидов на Мин также ослабло, и на смену пришло неоконфуцианство. Неоконфуцианское движение наделило бюрократов и чиновников полномочиями и ограничило власть и власть правителей Мин, сдерживая централизацию. Царство Мин стало более замкнутым или изоляционистским. «Биполярный» мировой порядок Великих Домов Тимуридов и Мин распался на фрагменты, прежде чем получил возможность превратиться в нечто более институционализированное.
Следующая благодатная почва для проектов мирового порядка, основанных на нормах суверенитета Чингизидов, возникла в юго-западном углу Азии. В 15 веке в регионе доминировала империя/ханство Тимуридов, и нормы суверенитета Чингизидов слились с существующими персидскими представлениями о королевской власти, тысячелетними ожиданиями, астрологией и другими оккультными науками, а также народными практиками ислама в этом регионе. Это слияние чингизидской, персидской и исламской политических культур привело к появлению как минимум трех великих домов с некоторыми из наиболее амбициозных претензий на универсальный суверенитет в истории: Османов, Сефевидов и Великих Моголов.
К 16 веку эти три Великих Дома вместе претендовали на суверенитет над более чем третью населения мира. Они также контролировали ядро мировой экономики. Хотя Османов, Сефевидов и Великих Моголов часто называли исламскими империями, они разделяли нечто большее, чем просто ислам (и временами противоречили прежней исламской практике). Как и в предыдущих обсуждавшихся примерах, они тоже придерживались одной и той же модели суверенитета (по крайней мере, в 16 веке): типа священного королевского сана, смешанной формы вертикальной политической централизации, достигаемой за счет объединения политической и религиозной власти в одном лице. Это стало возможным благодаря унаследованному ими наследию Чингизидов-Тимуридов. После Тимура претензии Османской империи, Сефевидов и Великих Моголов были основаны на претензиях правителей этих домов на то, чтобы быть сахибкиранами , универсальными правителями, отмеченными знамениями с небес, живущими в конце дней и оправдывающими ожидания тысячелетия. Астрология и другие оккультные науки поддерживали проекты универсального суверенитета этих потенциальных мировых империй. Таким образом, в XVI веке именно постчингисидские и посттимуридские «тысячелетние государи» в Юго-Западной Азии управляли все более глобализирующимся миром, а не европейцы.
Исследователи международных отношений склонны рассматривать XVI век как зародыш мирового порядка, основанного на европейской гегемонии. Нельзя отрицать, что XVI век был периодом роста и расширения для Европы (особенно для Габсбургской Испании), но Европа росла с позиции большей депривации, чем Азия. Если не вчитывать финал истории обратно в историческое повествование, то в XVI веке еще совсем не было очевидно, что европейские актеры станут доминировать в мире. Почти все истории этого периода в международных отношениях рассматривают восточные отношения Габсбургов как относительно незначительные, но это также является проекцией стандартов более позднего времени на 16 век. Особенно в первые две трети XVI века главным соперником Габсбургов были османы, которые сами вели одновременное соперничество с Сефевидами, из орбиты которых пытались вырваться Моголы. Конечно, у небольших европейских домов были амбиции, но их время под солнцем еще не пришло, и им сначала пришлось полагаться на восточные союзы, а также на торговлю с Азией, чтобы выйти на восходящую траекторию.
Ни один регион не «предназначен» для того, чтобы упорядочивать мир; результаты не только зависят от пути, но также являются случайными и переменными.
Все это означает, что мы должны отказаться от традиционного нарратива, скрывающегося в основе мифа о Вестфальском происхождении международных отношений, то есть нарратива о восходящем европейском порядке в XVI веке, за которым наблюдают неевропейские прихлебатели, такие как как османы на ее периферии (или русские). Реальная картина прямо противоположна: в мире XVI века существовало ядро посттимуридских империй в (юго-)Западной Азии, оживленное ожесточенной конкуренцией, ориентированной на универсальный суверенитет, а европейские игроки, такие как Габсбурги, пытались бросить вызов доминирование этого ядра (в то время как другие европейские игроки связаны с ним через торговые сети и другие альянсы). Минам все еще приходилось сражаться с монгольскими воинами на своих границах, руководствуясь теми же самыми идеями; на северо-западе Московия была переделана по образу Золотой Орды. Различные народы Внутренней Азии также по-прежнему в основном действовали в соответствии с нормами суверенитета Чингизидов, даже если ожидания относительно централизации и мировой империи оставались лишь амбициозными. Таким образом, мир XVI века все еще во многом был упорядочен с Востока. Это важно осознавать, потому что это подрывает наше телеологическое мышление о неизбежности европейской гегемонии. Ни один регион не «предназначен» для того, чтобы упорядочивать мир; результаты не только зависят от пути, но также являются случайными и переменными.
Расширение этого восточного миропорядка было остановлено не судьбой или европейским величием, а, скорее, непредсказуемыми событиями конца 16-го – середины 17-го века, политически бурного периода по всей Евразии. Некоторые историки называют этот период «общим кризисом 17-го века», периодом длительных восстаний, гражданских войн и демографического спада во всем северном полушарии. Историки по-разному объясняют, что положило начало этому перевороту: некоторые предполагают финансовые причины (например, глобальные последствия испанской «революции цен» – инфляции – из-за притока излишков серебра из Нового Света), тогда как другие указывают на демографический спад. Другие теперь связывают хаос этого периода с Малым ледниковым периодом : пиковым моментом более прохладного периода в Северном полушарии, который длился с 13 по 19 века. Длительные периоды более низких температур и штормов, возможно, действительно были ответственны за все другие факторы, которые мы связываем с этим периодом: неурожаи, нарушение сухопутной торговли, демографический коллапс во внутренних районах, восстания и гражданские войны.
Какова бы ни была причина, продолжающийся беспорядок 17-го века привел к необратимой фрагментации мирового порядка 16-го века. Это был поворотный момент для Востока, потому что, хотя некоторые аспекты норм суверенитета Чингизидов пережили 17 век и мотивировали отдельных правителей (например, Надер-шаха Персии), после 17-го века не было успешно создано никаких новых «мировых порядков», организованных вокруг этих норм. век . В XIX веке сложилось глобальное мнение о том, что Азия на протяжении столетий необратимо приходила в упадок, хотя большинство азиатских и евразийских государств материально оправились от кризисов 17 века , а в некоторых случаях даже продолжили территориальное расширение в 18 век (например, Россия, Китай). Эти два события – потеря «мировых порядков», зародившихся на Востоке, с одной стороны, и ощущение упадка, несмотря на сохраняющуюся устойчивость восточных государств, с другой – связаны между собой.
Одно из величайших преимуществ выхода за рамки европоцентризма и, таким образом, наличия большего количества примеров за пределами европейской истории, на которых можно задуматься о наших нынешних проблемах, заключается в том, что такие примеры расширяют наше воображение относительно того, что возможно. До недавнего времени ученые-международники считали, что международные порядки не сильно меняются с точки зрения их строительных блоков – предполагалось, что изменилось только количество или идентичность великих держав. До недавнего времени международные отношения также не допускали возможности того, что либеральный международный порядок может распасться или быть заменен совершенно чуждым порядком (аналогично тезису о «конце истории» 1990-х годов). Подобные выводы в некоторой степени неизбежны, если взглянуть на мир только после 17 века. Но мировая история преподает нам другие уроки.
Когда мы изучаем траекторию восточного мирового порядка, мы видим, что структурные кризисы отмечают конец каждого порядка (даже если точную причинно-следственную связь трудно установить). Фрагментация каждого восточного мирового порядка, похоже, по крайней мере коррелирует с «общим кризисом», который затронул большие территории Северного полушария. Первоначальный мировой порядок Чингизидов был фрагментирован в то время, когда чума распространялась по Азии (а затем и по Европе) и пришел к концу в период, который некоторые историки называют «кризисом 14-го века»; Мировой порядок после Чингизидов был фрагментирован в период, который некоторые историки называют «кризисом XV века», последствия которого, похоже, особенно ощущались в Западной Азии и Европе.
Кризисный период фрагментации 17-го века длился дольше всех и ознаменовал конец восточного мирового порядка.
Оглядываясь назад в Longue durée, мы видим, что политическая нестабильность во время этих кризисов (и во время последующей фрагментации существующего порядка) на самом деле не была вызвана конкретным соперничеством великих домов или «переходом власти» (т.е. вещами, которые больше всего беспокоят международные отношения как разъедающими порядок), а скорее структурные динамики, такие как изменение климата, эпидемии, демографический спад, денежные проблемы и т. д., т. е. то, что до недавнего времени вообще не волновало международные отношения. Вопреки предположениям в литературе по международным отношениям о великих державах, эта история предполагает, что соперничество между великими домами, которые разделяли одно и то же понимание «величия», на самом деле укрепляло и укрепляло существующий мировой порядок (даже когда это соперничество становилось жестоким).
Аналогичное наблюдение можно сделать и в отношении соперничества великих держав в XIX веке или Холодной войны. Соперничество является основой порядка (почти так же, как торговля и сотрудничество); Снижение заказов почти всегда происходит откуда-то еще. И последнее наблюдение: мировые порядки не были заменены сразу после фрагментации; были периоды, когда вокруг не было сторонников «мирового порядка» (или, даже если они были, их присутствие не ощущалось другими акторами). Кризисный период фрагментации 17-го века длился дольше всего и, возможно, по этой причине ознаменовал конец восточного мирового порядка.
К сожалению, есть достаточно причин подозревать, что в 21 веке нас может ожидать аналогичный период турбулентности и беспорядка . Все факторы, которые действовали в 17 веке – изменение климата, демографическая непредсказуемость, экономическая нестабильность, внутренний хаос – которые отвлекали внимание мировых устроителей от поддержания мирового порядка, присутствуют и сегодня.
Это эссе основано на главе «Что такое Восток?» авторской книги «Перед Западом» (2022), изданной издательством Cambridge University Press.
ИСТОЧНИК: Aeon https://aeon.co/essays/the-first-world-orders-were-not-european-they-came-from-asia