В нашем журнале была опубликована статья Михаила Говмана «Свобода личности или свобода индивида». На содержание этой публикации решил откликнуться культуролог, доктор философских наук  Игорь Яковенко.

Сведения об авторе 

Яковенко Игорь Григорьевич

Культуролог, историк культуры, политолог, доктор философских наук, профессор РГГУ. Член Бюро научного совета «История мировой культуры» РАН. 

Сфера профессиональных интересов – теоретическая культурология, цивилизационный анализ. Автор более двухсот публикаций и восьми монографий. Яковенко стремится раскрыть связь культуры конкретного общества и природы исторической динамики. Он принадлежит к числу немногих российских ученых, активно разрабатывающих проблематику цивилизационного анализа.

Статья Михеля Гофмана  на данном сайте самого начала настораживает и рождает развернутые возражения. Автор предлагает предельно жесткую схему, обедняющую реальность культурно-исторического процесса. В основе этой аберрации лежит ложная трактовка социально-культурного процесса как производного от доминирующей интеллектуальной моды. Ренессанс, Реформация или эпоха Прогресса не отменяют предшествующего, и не заполняют собою весь культурный космос.

Эти и любые другие духовные течения в разной степени охватывают те или иные слои общества, в разных странах преломляются по-разному, накладывают некоторый отпечаток на доминирующий дискурс, и только. Кто-то принимает постулаты доминирующего идейного комплекса и интероризирует их.   Кто-то учитывает и принимает во внимание, кто-то использует   в рамках стратегии мимикрии, кто-то – активно противостоит, отвергает, разворачивает идейную борьбу, идет на баррикады и т.д.      К примеру, Романтизм хронологически и территориально совпадает с Просвещением, и при этом противостоит. Он собственно и был реакцией на это идейное течение. Но идеология Прогресса рождается в лоне Просвещения.

При всех обстоятельствах, каждый человек погружен в целостность культуры. Помимо доминирующей, ему в тех или других формах явлены альтернативные системы ценностей, мировоззрения, культурные практики и жизненные стратегии, опирающиеся на иные идеологические основания. Человек выбирает в богатстве мировой культуры свое культурное пространство и формирует картину мира и мировоззренческую позицию. Можно бесконечно полемизировать о соотношении объективных факторов, предопределяющих этот выбор в каждом конкретном случае (эпоха, воспитание, микросреда, возможности), и фактора субъективного, экзистенциально значимой свободы в акте самоопределения и человеческого становления. Но эта свобода есть и представляет собой фундаментальную реальность человеческого бытия.

Понятно, что в палеолитическом обществе диапазон такой свободы был существенно уже. Но человек всегда выбирал между добром и злом, между социально ценным и асоциальным, между ложью и истиной, состраданием и ненавистью, паразитарно-хищнической ориентацией и ориентацией на напряженный труд. И этот выбор требовал мобилизации всех душевных сил.

Автор пишет: «Мно­гие рус­ские пи­са­те­ли, по­бы­вав­шие в Аме­ри­ке, раз­де­ля­ли мне­ние Дик­кен­са, они так­же не при­ни­ма­ли аме­ри­кан­ской фор­мы сво­бо­ды, в ко­то­рой не бы­ло мес­та сво­бо­де ду­ха».      Разговоры о том, что американское понимание свободы исключает свободу духа, возвращает нас к задам традиционно-интеллигентского отрицания цивилизационной альтернативы российскому универсуму. В основе этих убеждений лежит универсальная культурная аберрация: «Наше» понимание некоторой сущности трактуется как субстанция, как универсальное и единственно возможное. Все иное есть извращение, либо неполное, неполноценное воплощение. Между тем, наше – вырастающие из русского православия, интеллигентское понимание свободы духа есть одна из множества модальностей, реализованных в истории человечества. Радетеля российской духовности поймет монах-суфий или буддийский отшельник. Но в истории человечества свобода духа знала и другие воплощения. Ассирийцы и персы, финикийцы и карфагеняне, греки и римляне реализовывали существенно иные жизненные стратегии. Деятельный, прометеевский тип культуры Запада предполагает другое понимание свободы, в том числе и свободы духа.

Автор сочувственно цитирует русского эмигранта 70-х годов прошлого века Шоссета.   Вот зрительный образ американца на эскалаторе: «Они ус­та­ли. Ка­кая уж тут сво­бо­да. …». Перед нами прекрасное замечание, раскрывающее бездны совковых иллюзий. Свобода это не праздник изобилия, не коврижки с маком. Свобода это бремя огромной ответственности и чувство собственного достоинства от сознания того, что ты несешь это бремя. Свобода автономной личности (за рамками стада, семьи традиционных целостностей) это – космическое одиночество. Ибо в некотором, последнем смысле человек существует один на один с Богом и Вселенной. А вот как распорядиться этой свободой: отдаться созерцательному бытию, уйти в хиппи, стать клошаром или включиться в цивилизацию, создать семью, взять на себя бремя могообразной ответственности (за себя, за дело, за близких), вести активную жизнь, участвовать в вечной гонке – дело свободного выбора. Но всякий выбор предполагает ответственность и палитру последствий, в которых есть не только коврижки, но и маска усталости на лице или вши на теле бродяги.

Российские, а вслед за ними советские интеллигенты страдали и до сих пор страдают клинической аберрацией: они противопоставляют обрыдлую, а часто и омерзительную отечественную реальность прекрасному и возвышенному идеалу и пребывают в убеждении, что в некоторой дали этот идеал существует. Надо только узнать дорогу в Беловодье. Но идеала не существует. Возвышенное российское Должное в любой его версии – и примитивно обывательской и утонченно-интеллигентской – умозрительная конструкция. Приверженцы сакрального Должного выплескивают свою обиду на США за то, что Запад не соответствует параметрам сказки. Оказывается, ordinary men в равной степени тосклив и банален по любую сторону океана. Оказывается общества Запада заполнены массой конформистов, которые подчиняются жестким неписанным правилам. Так вы, господа, почитайте работы анторопологов. Все это – универсалии, вытекающие из природы homo sapiens и природы культуры.

Чаяния «абсолютного добра» и поиски дороги в «край, где светло от лампад» — специфически русские страдания, четко маркирующие национально-культурную принадлежность. Для носителей отечественной культуры подобные упражнения несут в себе некоторый психотерапевтический эффект, но к реальной жизни это не имеет отношения.

Вообще говоря, утверждение относительно бездуховности какого-либо устойчивого общества – чистой воды идеология. Общество, которое покинул Дух, деградирует и погибает, как говорилось в годы нашей молодости, «в исторически короткие сроки». Судьбу общества, которое покинул Дух, хорошо демонстрирует Константинополь в 1453 году. Вот слова из статьи в Википедии: «Против турецкой армии, состоявшей из примерно 160 тыс. человек, император Константин XI Палеолог  смог выставить едва лишь 7500 солдат, из которых, по крайней мере, треть составляли иностранцы; византийцы, враждебно относившиеся к церковной унии, заключённой их императором, не испытывали желания воевать». [1]

Есть иная духовность и другие формы проявления этого феномена. Для того чтобы различать феномены духовности, надо глубоко погрузиться в чужую культуру, войти в ее органику, И только тогда обретается возможность интерпретировать ее адекватно.

Вспомним   Рейс 93 United Airlines Ньюарк – Сан-Франциско 11-го сентября 2001 года. В самолете летели 34 пассажира и четверо террористов. Вначале террористам удалось захватить кабину пилота и взять пассажиров под контроль. Однако,   узнав о захвате   других самолетов и атаки на Башни-близнецы, пассажиры пошли на штурм   кабины пилота. Самолет врезался в землю в 210 км. от Питсбурга. Террористы на достигли намеченной цели. Очевидно, что в данном случае перед нами случайная выборка, представляющая американскую нацию как целое. Я отказываюсь пускаться в рассуждения относительно того, были ли эти пассажиры индивидами или личностями. Эти люди реализовали акт свободного выбора между позицией объекта и субъекта и   продемонстрировали величие духа. У мены вопрос к автору – в какой мере эти люди «думали только о себе» и одновременно «стремились быть как все»?

Многообразие форм проявления феномена духовности – одна сторона проблемы. Другая сторона состоит в том, что свобода духа – по своей сути достояние немногих. Она всегда достигается вопреки многообразным жизненным обстоятельствам, ограничениям, соблазнам. Вопреки всему тому, что уводит человека от истины. Это нормально и естественно. Так устроен мир.

Мигель Гофман формулирует горькую истину: вместо того, чтобы вести человека к высокой духовности и подлинной свободе американское общество закабаляет его, навязывает бесконечную гонку, диктует соответствующие сценарии, ценности и оценки. Я утверждаю, что ни одно общество никогда не вело людей к высокой духовности и подлинной свободе. Эта химера противоречащая природе человека и природе социальности. Так и должно быть. То, что обычно понимают под высокой духовностью, может возникнуть как результат саморазвития отдельной личности, напряженной духовной жизни, боли и страданий. И эта субстанция всегда складывается вопреки бесчисленным соблазнам. Вопреки мельтешащему, отвлекающему, уводящему от истины духу «мира сего».

Я предлагаю читателю вдуматься в блистательно сформулированное положение: «Ин­ди­вид, про­шед­ший об­ра­бот­ку мас­со­вой про­па­ган­ды и мас­со­вой куль­ту­ры, уже не­спо­со­бен по­нять, что у не­го есть по­треб­но­сти кро­ме тех, ко­то­рые ему на­вя­зы­ва­ет ры­нок…». Итак, индивид не знает о своих подлинных потребностях. Обладающий знанием о нормативной модели человека Мигель Гофман свидетельствует об этом, обращаясь надо полагать, к таким же аристократам духа, разделяющим убеждение в том, что истина существует не в реальности, а в возвышенных конвенциях интеллигентского сознания. Потребность – внутренне состояние, заданное ощущением недостаточности чего-либо. Неосознаваемых потребностей не существует.

Сравнивая тоталитарные и демократические политические системы, автор указывает на то, что «В эко­но­ми­че­ской де­мо­кра­тии на­си­лие не ис­че­за­ет, оно лишь при­об­ре­та­ет ци­ви­ли­зо­ван­ные фор­мы. Сис­те­ма су­жа­ет сво­бо­ду в ши­ро­ком по­ни­ма­нии до сво­бо­ды по­треб­ле­ния, фи­зи­че­ски оп­ре­де­лён­ной и ощу­ти­мой». Так и Слава Богу! В результате этой гигантской работы на место дикого варвара и дремучего архаика приходит скучный и аккуратный обыватель. Что же касается насилия, то вне насилия человеческие сообщества невозможны. Такова природа человека. Если же вас не устраивает конкретный вариант ограничения, а именно, свобода потребления – станьте личностью: поэтом, мыслителем, праведником. Или для реализации вашей свободы необходима санкция «системы»?   Тогда вам стоит задуматься, нужна ли вам эта свобода. Конформизм и свобода несовместимы. Подлинно свободный человек всегда в меньшинстве, всегда, так или иначе, выпадает, стоит на особицу, противопоставлен массе. Это абсолютно ожидаемо, нормально и составляет одну из компонент бремени свободного человека.

Текст полон инвектив, обращенных к массовому человеку Запада: «… а ду­хов­ная сво­бо­да для не­го аб­ст­ракт­ный фан­том, сло­во­со­че­та­ние, не имею­щее кон­крет­но­го со­дер­жа­ния». И это совершенно нормально. Во все времена и во всех обществах массы не были способны помышлять о свободе. Свода – достояние немногих. И это их выбор, ибо за свободу надо заплатить. «Что я по­лу­чу, ес­ли бу­ду иметь ду­хов­ную сво­бо­ду?»   Для того, чтобы свобода предстала в сознании человека самоценной сущностью, он должен стать личностью. А пока этого не случилось, вопрос «А что я буду с этого иметь?» ожидаем.

Интересно, входит ли в картину мира моего оппонента свободный выбор органики индивида и отторжение органики личности. Или его представления о свободе выбора типологически соответствуют модели выборов, в рамках которой весь советский народ отдавал свой голос за представителей «нерушимого блока коммунистов и беспартийных»?

Я не понимаю, с чем воюет Мигель Гофман. С несовершенством мира? С природой человека? Так эти претензии к Создателю. С тем, что историческая эволюция человечества убирает самые страшные приметы нищеты, но не являет миру движение к идеалу подлинной и высокой духовности? Надо быть очень наивным человеком, чтобы сегодня, с позиции исторического опыта XIX-XX веков, принимать всерьез   мифологию Прогресса.

Чтение текста породило подозрение, что автор находится на пороге открытие – мир лежит во зле. Вообще говоря, эта истина была сформулирована две тысячи лет назад. «Мир весь во зле лежит» (1 Иоан 5,19). Здесь мне захотелось процитировать честного и глубокого человека, отца Якова Кротова «Мы возмущаемся, откуда в мире зло, почему в Библии не всё сусально и справедливо. Да Библия — Бог Библии — исходит из того, что всё в мире г…о. Все наши «царства», «национальные ценности», «традиции» и т.п. Всё г…о, в основном, конечно, подсохшее, припудренное, подкрашенное и потому самоуверенно предъявляющее Богу свои прошения и претензии».[2] Пассаж насчет прошений и претензий непосредственно относится к господину Гофману.

Утверждения насчет «бы­лой цен­ности» «уни­каль­ной лич­ности, под­ни­маю­щая­ся над без­ли­кой тол­пой» — чистая мифология. Нормальная романтическая утопия Золотого века. В реальном Возрождении не было благостных пейзан и исполненных достоинства горожан, а была дикая нищета огромных масс, инцест, людоедство, интриги, отравления, убийства из-за угла (обо всем этом свидетельствуют источники). А главное, статистически доминировала жизнь миллионов людей не помышляющий о материях,   ставших предметом исследования нашего оппонента. И был тонкий как папиросная бумага слой людей высокой культуры, в котором рождались нормы, ценности, идеи, трактаты, произведения искусства. Эти «благородные» были абсолютно чужды, неведомы и непостижимы массами, целиком погруженными в заботы о выживании. Просто масса была безлика и безъязыка, она принадлежала устрой фольклорной традиции. А элита большого общества жила в письменной культуре и оставила множество текстов и артефактов, отталкиваясь от которых можно предаваться сладостным иллюзиям. Причем, существование этого бесконечно тонкого слоя среди прочего задавалось общественным разделение труда и эксплуатацией невежественных, не проснувшихся для исторического бытия масс. Такова диалектика истории.

Сегодня миллионы людей избавлены от необходимости наблюдать за тем, как их дети умирают от голода (помните Маяковского «Я люблю смотреть, как умирают дети») и это уже прекрасно. А полагать, что однажды мир преобразится, и под сенью портиков наши счастливые потомки будут отдаваться неспешным перипатетическим беседам о высоких истинах, просто глупо. Это попахивает «светлым будущим» и «гармонично развитой личностью».

Автор апеллирует к критическим высказываниям западных мыслителей. Разнообразная критика Запада изнутри Запада – лишнее свидетельство той самой подлинной свободы, в которой Гофман отказывает Западу.

И последнее. Всякий серьезный наблюдатель видит, что общества Запада переживают кризис. Здесь автор совершенно прав. Приметы этого кризиса многообразны; их можно множить и множить. Кризис Запада, исторические судьбы и перспективы Запада и стратегии преодоления этого кризиса – тема отдельного специального разговора. Очевидно одно: если этот кризис и может быть преодолен, то не на путях движения к Утопии.

Ссылки:

 

[1] ru.wikipedia.org›Византийская империя

[2] Яков Кротов. К Евангелию. krotov.info›yakov/essai_vera/ev_poslania/1_