Архитектура литературных утопий Возрождения

1 399

В одном из последних своих диалогов, в «Критии», древнегреческий философ Платон на основе мифов своего народа дал описание легендарного острова-государства – Атлантиды. Это остров-государство было по своему общественному укладу близко к идеалу, предопределенному  богами Олимпа. Но стоило гражданам этого государства отойти от божественных норм, государство погибло, поскольку остров Атлантида буквально ушел под воду со всем, что было на его поверхности. Однако образ государства островного типа, где люди живут  в согласии с высшей гармонией, не исчез из памяти потомков.

Илья Абель

 

 Вариация первая. Томас Мор

                                 Кто узнает хотя бы один город,

                                      тот узнает все города Утопии…

                                                      Томас Мор.Утопия

Томас МорПринципиально здесь как раз то, что в Эпоху Возрождения, когда европейская мысль в лице гуманистов обратилась к античному наследию, как точке отсчета в своих изысканиях идеального устройства жизни, возродилась, образно говоря, всплыла, вернулась из вынужденного отсутствия идея государства образцового рода. И первым о таком общественном устройстве, как известно, написал Томас Мор небольшую книжку, котору. полулегально издал не в Англии, а в Бельгии его друг Эразм Роттердамский.

Несомненно, что будучи достаточно высокопоставленным политическим деятелем, Томас Мор имел в виду свою родину, Великобританию, порядки в которой в годы его политической карьеры напрочь были далеки от гармонии. Но это не помешало автору знаменитой «Утопии» взять английский уклад жизни за основу своего произведения, ставшего началом целого рода литературного  направления литературного творчества – утопической литературы. При этом, опираясь на то, что непосредственно связано было с Великобританией, вообще и с Лондоном, в частности, Мор детально и зримо воссоздал визуальное представление о том, что есть жизнь на острове Утопия.( И это при том, что как следует уже из названия его, ничего подобного не было в реальности. Не случайно ведь, что в буквальном переводе название острова, описанного английским гуманистом конца пятнадцатого – начала шестнадцатого века читается, как Нигдейя.)

Исходя из того, что нравы, законы и порядки в тамошнем государстве-острове как бы лучшие из всего, что вообще может быть придумано людьми, Мор и об архитектуре  Утопии пишет, как о том, что являет собой пример для подражания, не забывая при этом своей родины и своего родного города. Все, что встретилось Гитлодею, который рассказывает об увиденном в дальних широтах Томасу Мору и его другу, напрямую связано с именем основателя государства – Утопа, в честь которого получили названия неведомые страна и остров. Именно Утоп, прорыв канал, отделил свою страну от остального материка, сделав островом, что является очевидной аллюзией географического положения Великобритании. Он же установил свободу вероисповедания при верховенстве общей религии, расположил на сходном расстоянии города и определил принципы организации городской среды, инфраструктуры её, как бы мы сказали сейчас. Он же предусмотрел, что побережье страны будет использовано под гавани, а въезд в нее будет прикрыт скалами, на одной из которых устроена была сторожевая башня. Государство задумывалось как самодостаточное, рассчитывающее на свои собственные силы и возможности во всем. По типу политического устройства Утопия оказалась как бы посередине между социализмом и коммунизмом, будучи по сути коммуной в самом примитивном ее виде. (Неслучайно и то, что идеи, изложенные именно в этом произведении Томаса Мора, нашли себе развитие в Новое время как во Франции, так и в России, и везде в других уголках планеты, где возникала революционная ситуация на волне социальной пропаганды равенства и свободы.)

Архитектура литературных утопий ВозрожденияЕсли говорить конкретно об архитектуре, то сутью её были функционализм и минимализм. Причем, за несколько сот лет до того, как это попытался воплотить в реальных постройках французский архитектор Леду или попытался теоретически обосновать американец Луис Салливен в конце XIX века, связавший в единое целое функцию и форму, поставив их во взаимосвязь друг с другом. Нельзя сказать, что до Салливена никто не задумывался о взаимодействии творческом формы и функции здания того или иного типа. Но американскому архитектору удалось обратить внимание на подобную соотнесенность в связи с высотным  домостроением (небоскребы), что в его время было очень модно. Возвращаясь к «Утопии», можно сказать, что наряду с тем, что она является гимном идеальным человеческим отношениям, она стала и программной поистине функциональной архитектуры. Продолжив цитату, вынесенную в эпиграф данной статьи, прочитаем следующее про города острова Утопия – «до такой степени сильно похожи  все друг на друга, поскольку этому не  мешает природа местности».

Таким образом, за основу градостроительства на том острове был взят принцип единообразия, который проводился последовательно и неукоснительно во всех сторонах утопийской жизни. Городов на острове было 54 и все они были клонами одного образца с некоторыми отклонения от него в зависимости от природных условий. Так Амаурот, как бы копия Лондона времен Томаса Мора, расположен на пологой части горы. Через город протекали две реки.Естественно, в городе были мосты. была возможность устроить гавани, была необходимость укрепить берега одной из рек и вообще пустить её по искусственному руслу. В плане город представлял квадрат, разделенный на четыре равные части. (Отметим, что архитектура города находилась в прямой зависимости от населения его и площади – благодаря специальным мерам города заселялись примерно одинаковым количеством жителей и строительство никогда не выходило за однажды установленные пределы, так как там начинались сельскохозяйственные угодья). По своему периметру Амаурот представлял практически большой замок-крепость с башнями и бойницами на них для того, чтобы в случае нападения защитить от неприятеля горожан. Внутри городской черты имелись просторные площади и широкие улицы, причём прямые, на которые выходили фасады утопийских домов. Томас Мор пишет, что до начала правления Утопа постройки в городах этого островного государства были разные по стилю.(Примечательно, что сказано это было за полтора  века до страшного пожара в Лондоне, которых уничтожил чуть ли не весь город с его деревянными постройками, что  потребовало коренным образом перестроить английскую столицу, изменив её облик; за сотни лет до того, как Осман решительно и смело перестроил Париж; до пожара в Чикаго в последние десятилетия XIX века, следствием чего стало высотное домостроение).  Перестройка утопических городов происходила не из-за катастроф, а по воле одного человека, как было с Петербургом в России, который с нуля возведен на Неве по желанию императора Петра Первого, и в связи с этим замена одного архитектурного стиля на другой происходила как бы не столь болезненно, как это случалось в реальной человеческой истории, но не менее последовательно и  однозначно. Так что на смену одноэтажным разнотипным внешне и внутренне  жилым постройкам  пришли  здания    одинаковые – трехэтажные дома с пологими крышами, что и завершило  разброд в архитектурном облике утопийских улиц, площадей и городов.  Отметим, что такие здания имели стеклянные окна, что во времена создания «Утопии» воспринималось, как роскошь, а Мору, вероятно, представлялось как торжество цивилизации и заботы о человеке. (Если учесть, что к золоту и драгоценным металлам, как ко всему, что обычно декларируется как богатство, утопийцы относились презрительно, что стеклянные окна, скорее всего, виделись Мору пределом  возможной красоты в жилых постройках). Во дворе каждого дома был сад, в который можно было попасть прямо с улицы. Утопийцы особенно любили эти домашние сады, которые, вероятно, хоть как-то скрашивали банальность и однообразие их жизни на благословенном когда-то острове. Примечательно, что идея города-сада также заявлена Томасом  Мором в своем произведении, что говорит  и о том, что он, будучи практиком, не лишен был лирического настроения, ведь в саду удобно не только наблюдать за ростом и цветением, плодоношением деревьев, но и уединяться в них от жестокого порядка, регламентирующего буквально все стороны жизни утопийцев.

Кроме того, сами  небольшие сады, без которых не обходился на этом острове ни один дом ни в одном городе, придавали жизни горожан некоторую интимность и романтику, вместе с тем оживляя повествование о городе, о его жителях, существующих как части громадной машины, которая однажды была запущена и работала в качестве «вечного двигателя», подминая под себя всё частное и уникальное. В некотором роде в указании на сады при домах утопийцев есть и намек на то, что для нормальной жизни мало функциональности, она должна быть действительно органичной, как того хотели последователи архитектуры, максимально приближенной к природе в первой половине ХХ века. Разве «Дом над водопадом» и частные дома, эффектно и остроумно спроектированные Райтом и построенные по его эскизам, не берут свое начало в том, как выглядел вымышленный город Амаурот?

К слову, надо  отметить, что жители утопийских городов  каждые 10  лет меняли место своего проживания, чтобы и в жилищном вопросе довести до предела возможного идею отказа от частной собственности. В наше время нормой стала смена местожительства в зависимости от амбиций, финансовых возможностей, престижа и тому подобных причин. Но одно дело свободный, по-настоящему личный выбор и совсем другое – менять жизнь по чьей-то указке. И поэтому тоже можно утверждать, что по тому, как о нём написал Томас Мор, жить в таком городе было скучно и неуютно, поскольку все подчинено оказывалось необходимости производительного труда в разных сферах деятельности. В каждой из четырех частей утопийского города находился рынок. куда свозились изделия ремесленников. Значит, существовали и колоссальные по площадям склады, поскольку всё – от вещей до продуктов – запасалось на несколько лет. У каждой семьи был дом, но при этом строился обязательно дворец руководителя нескольких семей. В нем, например, ежедневно устраивались общие трапезы. то есть он выполнял роль учреждения общественного питания, а попросту – районной столовой. В ней утопийцы рассаживались в строгом порядке, поскольку каждое мгновение их бытия предусмотрительно лишено оказывалось свободы и разнообразия. Наряду с жилыми домами, рынками и складами, а также мастерскими в городах имелись и культовые постройки – храмы, куда несколько раз в месяц утопийцы собирались на молитвы. И они по своей архитектуре полностью похожи друг на друга – просторны, чтобы вместить значительное количество горожан, не слишком освещены, чтобы, как считали местные священнослужители, молящиеся лучше сосредоточивались на обращении к своему богу, и к тому же принципиально не декорировались росписями и какими-то изображениями богов, чтобы сохранить мысленный образ единого бога. Следовательно, с точки зрения архитектуры, утопийцам свойствен отказ от каких-либо излишеств, что упрощало задачи зодчих и делало проведение строительных работ в городах и в сельской местности экономичным и, скорее всего, быстрым. (В связи с этим стоит вспомнить, к слову, о теориях немецких архитекторов довоенного времени, пропагандистом которых стали «Баухауз» и прежде всего основатель этой школы национальной архитектуры Гропиус. Отсюда вероятно возникла и идея так называемого «ленточного проектирования», когда малоэтажные дома в четкой упорядоченности располагаются по обеим сторонам городской трассы, как устроено было, например. в одном из районов Ленинграда советской эпохи).

Примечательно, что главный мотив зодчества утопийцев – пропаганда здорового образа жизни, коллективного труда и досуга, общения и воспитания детей. Всё, что не вписывалось в эту систему ценностей, в буквальном смысле слова убиралось с глаз горожан долой. Принципиально, как представляется, что больницы находились за городом. Те, кто страдал серьезными заболеваниями, перевозился туда, чтобы  постоянные страдания кого-то из утопийцев не отвлекали общество от производительного и квалифицированного труда на благо всех и каждого, как мечталось приверженцам коммунистической идеологии в разных странах и в разные времена. Вряд ли стоит сомневаться, что больницы на острове внешне выглядели столь же функционально, как и все остальные городские и сельские постройки, Очень может быть, что утопийская архитектура по-своему являла апофеоз функциональности, до которой дошло зодчество в США в двадцатом веке. увлекшись идеей высотного домостроения.

Обратим внимание на чрезвычайно интересный факт – именно в моровской «Утопии», в описании идеального государства. впервые прямо сказано о необходимости эвтаназии, по поводу которой в последние десятилетия ведутся дискуссии сторонников и противников добровольного ухода из жизни. Тем из утопийцев, кто оказывался неизлечимо болен, откровенно предлагали, как сейчас в какой-то из швейцарских клиник, спокойно и достойно уйти из жизни. Причем, как бы с сохранением принципа добровольности в выборе сроков смерти. Если утопиец не соглашался умереть по чужой воле, то его оставляли в покое, но ему гарантировано было презрение окружающих и издевательства на телом после смерти. Если же утопиец принимал смертельную дозу лекарства, то его хоронили с почетом, а в его честь воздвигали колонну, что наряду с больницами, по сути своей – хосписами, тоже воспринималось как одно из воплощений утопийской архитектуры. Таким образом, постоянная забота о человеке и его репутации на острове Утопия доводилась до максимума, что выглядело достаточно цинично при всех красивых лозунгах и установлениях, которые сопутствовали каждому шагу жителей идеального государства.

По поводу архитектуры в сельской местности вряд ли стоит особенно распространяться, поскольку она имела ту же функциональную подоснову. Здесь строились простые и дешевые жилые дома, складские помещения и  постройки для скота, который утопийцы разводили достаточно успешно. Между горожанами и сельчанами не декларировалось никакой разницы, поскольку первые на какое-то время становились вторыми, покидая города, а потом возвращаясь в них. И потому принцип унификации всего и вся проведен был и здесь достаточно последовательно.

Подводя итог, можно посочувствовать утопийцам, ведь жизнь их имела заданную машинальность и оказывалась лишена какой-то индивидуальности. Несомненно, Мору хотелось описать то, что опередило развитие английского общества. Его «Утопия», наверное, задумывалась в качестве философского трактата и в этом смысле чрезвычайно интересна, поскольку в тезисах и выводах своих Томас Мор ясно и конкретно выразил свое время и гуманистический взгляд на человеческое бытие. К несчастью, многие мысли Мора нашли себе материализацию в общественных новациях, в том числе. и в архитектуре. И ХХ-й век в этом смысле не исключение. Поэтому «Утопию» Томаса Мора сейчас читать особенно интересно, сравнивая его мечтами и тем, что из них стало реальностью. Это сопоставление вымысла и конкретики поучительно в первую очередь из-за того, что видно, какими неблаговидными и разочаровывающими в своей прямолинейности могут быть результаты самых искренних устремлений к добру и гармонии. Важно подчеркнуть и то, что Томас Мор показал взаимовлияние общественного уклада и архитектуры, что как программа на перспективу имеет неустаревающее значение и поучительно, как урок и как повод для серьезного размышления. Парадокс «Утопии» Мора состоит в том, что он детально описывал то, что не может быть нигде и притом  делал все возможное, чтобы его литературная фантазия воспринималась, как правдивое отображение событий и обстоятельств. А это в чем-то напоминает труд архитектора, осуществление его замысла от эскиза до завершенной постройки, что предопределяет ответственность, а не только чувство стиля и любовь к новациям или стандартам. В таком случае Мор может быть прочитан как автор архитектурного проекта в его первоначальном и несколько отстраненном виде, что сейчас, вероятнее всего, единственно возможный способ знакомства с утопической литературой, которая начала с с книжки Мора в начале XVI века и продолжается уже полтысячелетия без всяких препон и опасности исчезновения с общественного горизонта.

Вариация вторая. Томмазо Кампанелла

Они считают, что в первую очередь надо заботиться о жизни целого, а  затем его частей.

Томмазо  Кампанелла. Город  Солнца                               

     Кампанелла, итальянский священнослужитель и философ, писал свой диалог об идеальном государстве в тюрьме, куда попал за свободомыслие и политические инициативы. Он мог знать о книге Томаса Мора «Утопия», с которой его произведение имеет много общего. И это не только сюжетный ход – рассказ путешественника о том, что встретилось в дальнем плавании, но и то, как Кампанелла подробно и очень конкретно описывает устройства города-государства на одном из островов в океане. Собственно говоря, город здесь и является государством, как по размерам своим, так и по тому, что он, как политическая, экономическая данность является самодостаточным. При этом он существует как бы сам по себе (опять же, как у Мора, на склоне горы), а соседние с ним города живут по старым законам и так или иначе в укладе жизни, как и во всем остальном пытаются быть похожими на Город Солнца, несмотря на резкое сопротивление  властителей. Как и Мор, Кампанелла обстоятельно живописует буквально все стороны жизни горожан идеальной республики. Однако здесь больше внимания уделено архитектуре, что связано непосредственно с самим образом, внешним обликом и устройством уникального государства. Если Мор, при всей скрупулезности своих описаний, всё же дал не живое представление о жизни утопийцев, а некоторое изложение того, что ему было важно, то Кампанелла пошел дальше и буквально населил, оживил чужой эскиз, добавив в него много своего. Сравнить его произведение по сути можно и с «Новой Атлантидой» Фрэнсиса Бэкона. Действительно, сказанное католическим священником оказывается как бы посередине между тем, что сказал Мор, и тем, что сказал Бэкон, описывая в незавершенном своем очерке островного государства проект научного центра с лабораториями и институтами, производствами и жилыми домами.Кампанелла известен был, как знаток астрологии. Он выступал в защиту натурфилософии Телезио и теории Галилея, что также отражено в его повествовании о городе-государстве.

Примечательно и то, что попытки перевести его изложение увиденного Мореходом в визуальный ряд дают картинку, похожую на виды Вавилонской башни в европейской живописи эпохи Возрождения. Скорее всего, совпадение это в чем-то случайное, но, тем не менее, символичное, поскольку вся жизнь Соляриев, как они себя называли, взаимосвязана со знаниями о Вселенной, о движении планет. То есть здесь заявлена оказалась попытка в познании природного и космического подняться на невероятную высоту истину, в чем. скорее всего, заметен элемент гордыни. Тем не менее, Кампанелле удалось воссоздать словом емкий и выразительный образ города-государства, который в своей ясности и четкости доступен пониманию без дополнительных комментариев. Город,  возведенный на холме, поднимается ввысь вроде башни Татлина. В нём семь поясов, которые отделены друг от друга значительным пространством. В каждом из поясов есть жилые помещения, места для работы (на нижнем этаже), места для обучения (на верхнем этаже), галереи для прогулок и даже общественные бани. Таким образом, каждый ярус есть как бы самостоятельный город или квартал, в котором предусмотрено все, что необходимо для проживания здесь продолжительное время – от каналов для сточных вод до мест для прогулок. Притом, что площадь города просто велика – диаметр его 2 мили, а длина окружности – 7 миль, он со стороны мог казаться не подавляющим воображение. Связано это могло быть с тем. что, по мнению иллюстраторов книги Кампанеллы, каждый следующий ярус уменьшен был по диаметру, так что с любой стороны город этот представлял правильную пирамиду, в которой были заметны красивые окна, арки, а ворота, через которые горожане входили в город, как-то разрежали монотонность визуального ряда в каждом из уровней.

Особенно укрепленным задумывался автором книги первый ярус города. Здесь предусматривалось возведение земляного вала, рвов, бастиона, сторожевых башен. В несколько упрощенном виде что-то подобное имелось и на каждом ярусе. Кампанелла уверенно сообщает устами Морехода, что взять такое укрепление вряд ли оказывалось возможным. И неприятелю для того, чтобы захватить новый ярус потребуется много больше сил, чем для овладения предыдущего яруса. Следовательно, он имел в виду нечто похожее на средневековый замок, но в своей самостоятельности и своей универсальности  доведенное до максимального предела. (Надо думать, что уверенность автора «Города Солнца» в разговоре о высокой степени защищенности этого архитектурного шедевра была в чем-то преувеличена, но тем не менее Солярии действительно, строили на века и не жалели материала и сил на укрепление стен, так что и разрушить это сооружение тоже было бы не так просто, даже и в последующие века при наличии мощных пушек и бомбометания). По существу итальянский философ и священник описал в своем труде уже не дом – машину для жилья, которую полвека назад в Марселе построил Корбюзье, а город – машину для жилья, то, что может существовать автономно снизу доверху и как единое целое.

Поскольку ведущим побуждением Соляриев значилось получение знаний теоретического и практического рода, то для целей обучения задействовались и стены каждого из ярусов: на них изображались в виде рисунков сведения о природе и истории, о науке и технике. А если учесть, что прогулка даже по одному ярусу могла занять достаточно продолжительное время, то его хватало на то, чтобы получить первичные знания из любой области науки и техники. До семи лет  юные солярии ходили отрядами за своим учителем, а потом, с восьми лет  также по группам обучались в школьных классах, которые тоже находились на каждом из ярусов. Заметим, что с яруса на ярус можно было легко подняться по короткой лестнице, так что переход с одного яруса на другой не утомлял горожан. Но при этом выступал в качестве зримого подъема с одного уровня знаний на другой, что также отражала архитектура города Солнца.

Улицами здесь спроектированы были пространства между ярусами, притом, что они, по рассказам Морехода, представлялись на первый взгляд достаточно вместительными. И это так, потому что именно здесь происходили занятия, так сказать, военной подготовкой, спортом и тому подобными начинаниями, укрепляющими тело и душу. Вспомним, что Томас Мор придумал скрасить жизнь утопийцев садиками, которые разбивались во дворах жилых домов. Кампанелла и здесь пошел дальше: на площадях между ярусами устраивались фонтаны, вода к которым поступала из горных источников.Тем самым интимность жизни, хотя бы формально сохраненная на острове Утопия благодаря садам, в городе Солнца сведена на нет – фонтаны ведь место общественного посещения, как и бани. Кроме того, Солярии не ждали десять лет, чтобы по распоряжению руководителя общины переехать с одного места на другой. Переезды у них совершались раз в полгода: по указанию руководителя они меняли и ярус, и комнату, так что здесь могло иметься в виду некоторое поощрение или наказание, ведь чем выше  находился ярус. тем ближе оказывался он с Храмом, который венчал город солнца, как купол венчает собор. Храм Соляриев требует отдельного разговора, а пока вернемся опять на ярусы идеальной республики.

Так в жилых помещениях  имелись комнаты для будущих родителей, которых выбирали тщательно в соответствии с их внешним видом, физическими данными и знаками зодиака, к которым они относились и которые благоприятными считались для продолжения рода. (Кампанеллу не раз критиковали за идею общности жен, что недалеко от истины, ведь семьи в чистом виде у Соляриев нет, хотя некоторая имитация семейных отношений все же и здесь существовала.) В комнатах, где встречались  мужчина и женщина для того, чтобы зачать обязательно здоровых детей, находились скульптуры сильных и красивых мужчин. То есть, имелось в виду, что, глядя на них в момент зачатия, женщина передаст образ силы и красоты своему потомству. Заметим, что в городе устанавливались статуи знаменитых мужчин, героев  и изобретателей, что указывает как на патриархат, так и на то, что искусство служило здесь воспитательным и сугубо практическим целям, что имелось в виду и в картинах, украшавших городские стены-ярусы. Главное и в искусстве, и в жизни в этом обществе подчинялось пользе и прагматизму. А на личное не оставалось ни сил, ни времени, ни желание, поскольку город Солнца являл собой образец хорошо отлаженной машины как с архитектурной, так и с житейской точки зрения. Тут все предусмотрено  было так, чтобы ни в чем не могло быть сбоя, например, все трапезничали вместе в просторном помещении в строгом разделении обязанностей и полномочий: детей до двух лет кормили в громадном зале, что интерпретировалось в качестве труда на благо общества. Здесь так же, как и у утопийцев, впрок заготавливались продукты и ремесленные изделия, что требовало и наличия складских помещений. Думали Солярии и о защите, для чего у них имелся значительный арсенал оружия, которым они прекрасно умели пользоваться, поскольку героизм среди них считался доблестью и самым лучшим проявлением патриотизма.

Настоящим апофеозом города Солнца являлся храм. По тому, как его описывает Кампанелла, он похож на Собор св. Петра в Ватикане, который возведен был по проекту Микеланджело – та же мощь, та же величественность, тот же поразительный купол, установленный на круглое основание. И в храме в городе Солнца над большим куполом надстроен был малый купол, так что образ, созданный великим итальянским скульптором, здесь словесно очень близок к тому, что можно сказать об оригинале. В храме происходили богослужения, а также судопроизводство. Причем, лаконичные и немногочисленные государственные законы выбиты на табличках, которые прикреплялись к колоннам храма.

Несомненно, что как постройка, храм Соляриев мог стать образцом не только культового, но и городского зодчества, поскольку в буквальном смысле слова венчал  город Солнца, что требовало мастерства при его возведении, как и представления о том, что существуют ближняя и дальняя перспективы. Наверное, нечто подобное в какой-то мере соотносимо с церковью Сент- Женевьев (Пантеоном) в Париже, которую в конце XVIII века во французской столице построил Жермен Суфло. Во всяком случае классицистическая величественность данного сооружения напоминает то, что о храме соляриев сказал Кампанелла за полтора века до завершения работ по проекту Суфло.

Собственно говоря, город Солнца по своей архитектуре скорее представлял нечто эклектичное или космополитичное, поскольку и здесь функция задавала тон форме. Тем не менее, неслучайно Мореход у Кампанеллы оказывается генуэзцем, человеком, который знаком с шедеврами итальянской архитектуры  по собственным впечатлениям. И, если его поразил город Солнце как городская реальность многофункционального рода, значит, для этого имелись серьезные основания. И, тем не менее, как и по поводу городов, представленных в романе Томаса Мора, и в связи с городом Солнца можно сказать, что хоть и кипела вроде бы в вымышленном социуме жизнь, но находиться в таком специфически организованном обществе не столь и интересно. К слову, обратим внимание, что при всей предусмотрительности Соляриев, в их жизненном пространстве не было тюрем. Для мятежных неприятелей возвели башню, а собственных преступников или посылали на принудительные работы, или на передовую во время военных битв, или предлагали по собственной воле умереть в зависимости от степени правонарушения. Причем, последнее делалось с большой жестокостью: как и утопийцев, соляриев убеждали признать собственную вину, а после этого обкладывали мешками с порохом и поджигали. В результате столь радикальных мер по борьбе с преступностью она не мешала благовидной жизни общества Соляриев, да и сама жизнь по их мнению текла гармонично и правильно.

Если внешне город Солнца мог напоминать Вавилонскую башню или княжеский замок, то по сути он был ни чем иным, как тюремным замком, хорошо обустроенной, научно обоснованной тюрьмой. И это было не то мрачное, что итальянский архитектор  Пиранези изобразил в цикле графических листов «Тюрьмы». Город Солнца на самом деле оказывался заведением подобного рода, но более благообразным и внешне очень респектабельным. Но, если учесть соответствующий опыт заключения самого Томмазо Кампанеллы, то очевидно, что кандальный звон слышен и в его диалоге, который ведут Гостинник и Мореход. То, что сказал о городе Солнца Кампанелла, слишком напоминает Дворец инквизиции в Риме, хотя и представленный не так мрачно и  безысходно. Солярии пытались распространить свой опыт на жителей близлежащих городов. И даже имели в данном начинании некоторый успех, благодаря своим лекторам и миссионерам. И всё же город Солнца остался тем, чем и был с самого начала – вещью в себе, тем, что эффектно, как проект, но примитивно по сути при его осуществлении, потому что даже самый лучший мудрец не может сделать так, чтобы одновременно всем стало хорошо и радостно жить, даже если их поселить в государстве горе. государстве городе. И всё же как трактат «Город Солнца» поучителен и тем, что может быть использовано из идей его автора, и тем, что ни в коей мере нельзя повторять, тем более в таком масштабе, оставляя свободу воображения архитекторам и личное пространства для горожан, живущих в построенных по их эскизам домам.

Источник: RELGA.RU

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *