05.07.2021

Кирилл Забелин

Весной 1921 года в Советской России начался НЭП — новая экономическая политика. Прошло ровно сто лет — страна отстроилась, развалилась и отстраивается заново. И вот весной 2021 года опять слышны разговоры о необходимости НЭПа. Но на этот раз речь о новой экологической политике, которая должна разрешить конфликт экологии и экономики.

«Поворот к природе: новая экологическая политика России в условиях „зеленой“ трансформации мировой экономики и политики» — так называется доклад, подготовленный НИУ ВШЭ под эгидой МИД России. Почему старая экологическая политика себя исчерпала? Какова история отношений с природой в нашей стране? Что собой представляет и за что борется экологическое движение в России сегодня? Разбираемся вместе с философом и журналистом Кириллом Забелиным.

1. От антропоцентризма к экобиоцентризму

Экологическое движение восходит к экологическому сознанию, которое концептуально укоренено в романтизме XIX века. Именно на его почве представления о священной связи человека и природы, о должном отношении человека к природе постепенно развились в целостную систему взглядов.

В России общественность обращалась к экологической проблематике еще в XIX веке. В 1805 году было учреждено Московское общество испытателей природы. Долгое время оно организовывало экспедиции для изучения природы страны, занималось описанием местных фаун и созданием зоогеографических сводок.

В начале 1890-х на Черноземье и Поволжье обрушились жесточайшие неурожаи, которые привели к голоду. Одним из первых о способах ведения сельского хозяйства заговорил В. В. Докучаев (1846–1903). В труде «Наши степи прежде и теперь» он указал на проблемы русских сельхозугодий и предложил пути улучшения плодородия почв. Исследователь социоестественной истории Э. С. Кульпин считал Докучаева праотцом русского общественного экологического движения:

«Докучаев создал теоретическую базу мировоззрения ученых и просто граждан России, поставивших своей целью охрану природы».

Конечно, ни о каком экологическом движении в полном смысле слова в дореволюционную пору говорить не приходится. Модернизм еще не вошел в свою чудовищную силу, масштаб «окультуривания» природы еще не был столь очевиден, массовое сознание не дозрело до планетарного.

Энвайронментализм как тенденция коллективного сознания возобладал только тогда, когда человечество было поставлено перед фактом: идеология подчинения природы цивилизацией грозит крахом самой цивилизации.

Природа — не вне мира, она не потустороннее человечества. Природа — тоже мир, и с ней нужно считаться.

«Энвайронментализм в своем самом глубоком смысле — это весть не об окружении и не о вещах, но об отношениях, не о существах, но о Бытии, не о мире, а о неразделенности нас и ситуации», — утверждал канадский эколог и философ природы Н. Эверден.

Пришло это понимание «неразделенности» лишь после глобальных потрясений: двух мировых войн, серии пыльных бурь в США (1934–1940), Великого смога в Лондоне (1952), Хиросимы и Нагасаки (1945), многочисленных аварий на шахтах и разливов нефти. Не говоря уже о крупнейших катастрофах на атомных объектах: аварии на АЭС «Сен-Лоран-дез-О» (1969), в Чернобыле (1986), на «Фукусиме-1» (2011).

Но вернемся к родным пенатам.

Единой точки зрения на историю возникновения экологического движения в России нет. Одни исследователи за начало отсчета берут перестройку, другие — оттепель.

Условно историю экологического движения в России можно подразделить на несколько этапов:

1) институционализированный (1958–1982),
2) петиционный (1982–1989),
3) популистский (1989–1991),
4) альтернативистский (с 1992).

Пройдемся по каждому.

2. «Наше дело — экология»

В Советском Союзе хрущевского и брежневского периодов экологическими делами ведали «партия и правительство». Природу охраняли официальные структуры: Всесоюзное общество охраны природы (ВООП), затем подключились дружины охраны природы (ДОП).

ВООП было образовано еще в 1924 году. С трудом пережив 1930-е, оно потеряло почти все свои отделения. Актив наполовину попал в ГУЛАГ.

«В „культурную революцию“ природоохрана оказалась под двойным ударом. Ее не только обвинили в „защите природы от социализма“, но и подвергли экзекуции за „буржуазные предрассудки“ — покровительство животным и заповедание ради сохранения памятников природы и красоты ландшафта», — пишет исследователь природоохраны Владимир Борейко.

ДОПы появились в начале 1960-х, в разгар оттепели. Первые дружины были организованы на биофаке МГУ в 1960 году и в Тартуском университете, а затем в Казани, Харькове, Нижнем Новгороде, Одессе, Иркутске. Это были зеленые патрули, которые боролись с браконьерством и наведывались с инспекциями в заповедники, заказники и урочища. Естественно, никакой политической ориентации эти движения не имели. «Наше дело — экология» — был их девиз.

Как это часто случается, госструктуры оказались слишком неповоротливыми и бюрократичными. К тому же нередко их корпоративные интересы прямо противоречили целям экологов. Как и личные мотивации служащих. Браконьерствующие чиновники, министерства, осушающие реки, — всё это искажало смысл борьбы за природу.

«ДОП не играло серьезной роли в охране природы, оно было механизмом обучения, школой подготовки будущих экоактивистов», — пишет экосоциолог Олег Яницкий.

Но выпускники этой «школы» как раз дозреют к перестройке. Ее начало знаменует переход к более свободному периоду экодвижения — петиционному.

3. Перестройка и новое экологическое мы́шление

Начиная с середины 1980-х общество захлестывает волна экооптимизма: политика гласности раскрутила гайки. Общественность с энтузиазмом включилась в природоохранную деятельность, пик которой пришелся на стык 1980–1990-х. Это было время форумов, протестных митингов и демонстраций, гремевших по всей стране. И они имели успех — закрылись десятки вредных предприятий.

Остановилось возведение Катунской ГЭС на Алтае. Развернулись так называемые Фосфоритные войны в эстонской ССР. В 1986 году ЦК КПСС постановил прекратить работы по переброске стока северных и сибирских рек. В 1987–1989 годах свернули строительство Даугавпилсской ГЭС.

Та же участь постигла и Ржевское водохранилище. На это же время пришлось активное развитие анархо-экологизма.

3.1. «Хранители радуги»

Любопытен портрет одного из таких движений из книги Феликса Сандалова «Формейшен: История одной сцены»:

«Хранители радуги» возникли тоже на гребне перестройки — тогда, в 1989-м, был большой экологический лагерь под Чапаевском, на семь тысяч человек. Они не были самым крупным явлением в этой области, был куда больший по численности Социально-экологический союз, но это не анархо-экологи, а скорее такие бородатые дядьки и патлатые тетьки биологи, немного вольного вида, не хиппи, конечно, просто сотрудники биофаков, советские работники, те, что в заповедниках живут. Старорежимная интеллигенция, которая с браконьерами еще в шестидесятые боролась.

А «Хранители радуги» — это было новое поколение радикалов, в основном анархистов, которые уже побывали в чапаевском лагере против заводов по сжиганию химического оружия. Главным был такой писатель-фантаст Сергей Фомичев, который впоследствии стал всё под себя подминать, и движение раскололось. Тактика была такая: Фомичев заявил, что в РФ двадцать тысяч вредных предприятий. Если мы будем закрывать даже по предприятию в год, то нам потребуется двадцать тысяч лет. Поэтому надо находить слабые места в системе — искать города, где уже есть народные волнения, есть оппозиционные газеты, катящие бочку на власть по поводу конкретного завода. Надо приезжать туда и раскачивать ситуацию. Сначала приезжает разведчик из анархо-экологов, все выясняет и предупреждает местных — мы будем у вас хулиганить, будьте готовы. Гранты тогда на экологию были, откровенно говоря, небольшие, порядка тысячи или полутора тысяч долларов. Давались они на какую-нибудь конференцию, но, естественно, никакой конференции не проводилось, а покупались наручники, запас еды и палатки. Отчеты писались липовые, но фонды смотрели на это сквозь пальцы. Потом ехали, устраивали несанкционированные митинги, разбивали палатки возле объекта, бузили. И менты не понимали, что с этим делать. Это сейчас всё решается за минуту. А тогда полномочия у силовых структур были меньше и понимания ситуации меньше. Власть не умела точечно работать с населением, и они наламывали дров в первые пять дней, выступали слишком жестко, город однозначно вставал на сторону приезжих, и потом обычно через месяц-два волнений власть сдавалась.

В 1989–1990-х годах «Хранители радуги» продавили проект перепрофилирования завода по уничтожению химоружия в Чапаевске, добились отмены планов по расширению Балаковской АЭС.

3.2. «Союз» и «союзники»

Упоминаемый в книге «Социально-экологический союз» также играл важную роль в формировании экоповестки. О том, как он создавался, рассказывает Станислав Игоревич Забелин — один из учредителей и координаторов:

«Создание „взрослой“ общественной организации выпускники „Движения дружин“ обсудили на специальной встрече под Казанью в августе 1985 года. Поскольку поиск новых дружин и их информационное объединение были естественным элементом работы ДДОП, эта деятельность органично преобразовалась в поиск и объединение гражданских экологических групп, которые стали появляться в СССР. Это позволило собрать учредительную конференцию Всесоюзной общественной организации „Социально-экологический союз“. Всего — около 400 человек из 119 городов 8 союзных республик».

Настоящим прорывов явился принцип «сетевой» организации сообщества — «без президентов, вертикали власти и денежных мешков». Союз гремел своими кампаниями протестов. Под каток его гражданского гнева попал план ускоренного развития гидроэнергетики в СССР. Он предполагал создание 90 крупных ГЭС. Акции завершились успехом — план лег в стол.

В декабре 1988 года СоЭС анонсирует всесоюзный день протеста против проекта канала Волга — Чограй. В течение следующего месяца по сотне городов прокатывается волна митингов. Ориентировочное число участников протеста (в разных формах) — около миллиона человек. Под давлением протестующих правительство капитулирует. Технику с места предполагаемого строительства в Калмыкии выводят.

Гласность вскрыла очаги загрязнения по всей стране. Доверия к официалам становилось всё меньше, гражданские экологи перенимали инициативу. А работы был непочатый край. Только в Сызрани предприятиями каждые сутки выбрасывалось около 360 тонн вредных веществ. С каждым годом всё больше производств, которые отравляли, открывалось в Ульяновской области. На территории Куйбышевской области на 1989 год работало более 350 крупных предприятий. За год они выбрасывали в атмосферу свыше миллиона тонн смерти. В первом полугодии 1989-го регистрировались случаи критичного загрязнения пестицидами на реках Сок, Самара, Большой Кинель, Чапаевка, Крымза. В Чапаевке концентрации пестицидов превышали норму в 22 раза! В катастрофическом состоянии находились Аральское море, Приаралье, Черное море, Кольский полуостров.

Одна за одной шли крупные аварии. По данным Госкомиссии Совета Министров СССР по ЧС, только за 1988 год в промышленности их случилось 790 (!).

И общество откликалось. В битву за природу вступили Всесоюзное экологическое общество, Экологическое общество СССР, «Экологический союз СССР», Всесоюзное добровольное общество, «Зеленое движение», уже упомянутый «Социально-экологический союз».

Надо сказать, что экологический оптимизм подобных движений нередко оборачивался экологическим популизмом. Люди охотнее шли на экологические митинги, чем на экологические субботники. И всё же стараниями активистов был закрыт Приозерский целлюлозно-бумажный комбинат на берегу Ладоги, не допущено строительство предприятия по производству поликарбонатов в Уфе и строительство Нижегородской атомной теплоэлектростанции. Было приостановлено сооружение Крымской АЭС, запрещен подъем уровня Чебоксарского водохранилища.

3.3. Клубная жизнь экопросветителей

Свои локальные войны за экологию вели и местные организации. В Новокуйбышевске это были эколого-политический клуб «Резонанс» и общественно-политический клуб «Импульс». В Куйбышеве — эколого-политический клуб «Альтернатива». Активисты расследовали экологические преступления, издавали машинописный журнал «Зеленый листок». Самарский «Союз зеленых» выпускал журнал «Третий путь». Он ратовал за сближение позиций анархистов и экологов. В Чапаевске действовало общественное движение за экологию города «Инициатива».

К концу 1980-х общественность по-настоящему заболела экологией. В январе 1989 года в Москве создавали Общественный комитет спасения Волги. Массово открывались школы юных экологов. В 1988 году при Тольяттинском политехе в такой школе старшеклассники изучали, как охранять природу и человека от влияния токсинов.

В 1989 году случается то, что каких-нибудь пять лет назад было непредставимо. В СССР приходит Greenpeace. Инициаторами выступили академик А. В. Яблоков и глава Курчатовского института Е. П. Велихов. Офисы организации были открыты в Москве и Киеве.

Однако, несмотря на все успехи экоактивистов, по-настоящему массовым движение не стало. Исследования показывают, что к концу перестройки участниками самодеятельных зеленых объединений в стране являлись около 6% рабочих, 5% студентов, 4,5% сельских жителей, 4,5% школьников, около 3% научных и творческих работников, 3% инженерно-технических работников. Массовая экологическая грамотность только зарождалась. Конечно, сказались и оборотные стороны перестроечных процессов: уровень жизни упал, преступности, наоборот, вырос. Интерес к экологии стал постепенно теряться в череде прочих проблем.

4. «У природы везде должны быть свои люди»

В 1989 году грянула предвыборная кампания народных депутатов СССР. К тому времени уже проступили первые черты так называемого популистского этапа развития движения. Большинство «экологистов» поддержало кандидатов «Демократической России», которые выдвинули экологические лозунги. Часть участников движения отождествила себя с «демократами». Однако, придя ко власти, эти силы забили на экологию, экономика их волновала гораздо больше. В известной программе «500 дней» провозглашался приоритет экономики над экологией.

Характерен пример известного реформатора Егора Гайдара. Немногие знают, что он начинал карьеру общественного деятеля именно в «Зеленом движении».

Тогда Гайдар был ярым противником атомной энергетики. Но, возглавив правительство, он радикально пересматривает свои взгляды: человек, когда-то лоббировавший антиатомную резолюцию, теперь подписывает решение о расширении индустрии атомной энергетики.

«Мы не выдержали испытания властью», — говорил А. В. Яблоков, видный экополитик, депутат союзного парламента.

«В 1989 году в парламент СССР было избрано не менее 300 экологически ориентированных депутатов, что составляло 15% от всего депутатского корпуса. Сорок признанных лидеров экологического движения стали народными депутатами СССР. Это было многообещающее начало. Однако, как вскоре выяснилось, большинство кандидатов в депутаты центральных и местных органов власти использовало экологические лозунги лишь в целях победы над своими политическими противниками. За три года своего существования парламенты СССР и Российской Федерации не приняли ни одного закона, который бы определил экологическую стратегию государства и общества», — пишет экосоциолог Олег Яницкий об этом времени.

Всё это внесло в экологическое движение раскол. Часть актива смирилась с экономической доминантой. Другая часть разочаровалась в движении, поддавшемся экспансии индустриальных сил. Кто-то вообще выпал из курса дела и уже плохо понимал, что происходит и какими средствами теперь следует вести борьбу. Так движение вошло в кризисный этап.

Социологические опросы того времени показывают: важность решения экологических проблем опустилась со второй позиции в 1989–1990 годах на десятую — к 1992-му.

Если с 1986 по 1991 год наблюдался бешеный рост числа экологических организаций, то 1992-й стал переломным. Объединения начали распадаться, а темп создания новых замедлился. Бурное «озеленение» сменилось вялым интересом.

Так начинались 1990-е — переход к так называемому альтернативистскому этапу развития движения и его тотальная децентрализация.

«Практически все привычные источники ресурсов движения были исчерпаны. Для поддержания своего существования движение вынуждено было создавать рыночные структуры или же неприбыльные организации (экокооперативы, экоцентры, экобиржи и т. д.). Это был очень трудный поворот для многих местных ячеек движения. Но одновременно он означал, что оно в целом начинает выступать как важнейший механизм формирования гражданского общества», — пишет Яницкий.

Важную роль играл контекст: страна радикально политизировалась. Переместиться на политическую платформу пробовали и представители экодвижения. В 1990 году в Москве была создана Партия зеленых — РПЗ (зарегистрирована в 1993 году). В 1992-м провозглашается Экологическая партия России. Примерно в это же время возникает КЕДР — «Конструктивное экологическое движение России», преобразованное в партию в 1994 году.

Тяжеловесами популяция зеленых не ограничивалась. Немалое число «братьев меньших» было разбросано по регионам. Это Демократическая партия зеленых (Челябинская область), Партия зеленых Чувашии, Партия зеленых Прикамья, Партия зеленых Санкт-Петербурга, Партия зеленых Нижегородского края. Последняя примечательна тем, что выступала за выход Нижегородской области из состава России.

Экоактивист Святослав Забелин отмечает, что политизация движения в начале 1990-х оказалась довольно противоречивой:

«Все попытки „родить“ зеленые партии на почве Движения были провальными. Если под политизацией рассматривать наше участие в выборах депутатов, то я бы сравнил этот процесс с приобретением лопаты и других инструментов, необходимых для возделывания огорода и работы в саду. Этот инструментарий осенью 1993 года потерял свою значимость, и больше всерьез к нему экологическое движение не прибегало».

---

В целом «экологическое движение 1990-х было проявлением давно находившейся под спудом социальной активности граждан СССР, сорганизовавшееся на опыте гражданской (а не бюрократической) активности предшественников, в первую очередь на опыте Движения студенческих дружин по охране природы».

Несмотря на все противоречия, в первой половине 1990-х эта активность переливалась через край.

По мнению экосоциолога, доктора социологических наук Ирины Халий, «особенностями этого этапа развития экологического движения стали институционализация экоНПО и формирование устойчивых практик взаимодействия с властями».

В первой половине 1990-х то и дело устраивались консультации и общественные слушания. Экоактивисты и представители власти не вылезали из-за круглых столов. Экологи-общественники выдвигали свои требования по охране природы, проводили общественные экологические экспертизы, избирались в представительные органы власти. Они же работали и в исполнительных — например, в структурах Министерства охраны природы.

Однако уже во второй половине 1990-х ситуация начала меняться. Взаимоотношения экоНПО и властных структур охладели.

«Диалог между ними формально продолжался, но мнение общественных организаций уже не учитывалось. Показателен в этом отношении пример А. Яблокова, который добровольно отказался от полномочий советника президента России по экологической безопасности, поскольку к его советам не прислушивались», — пишет Ирина Халий.

Несомненное достижение движения этих лет — коллективное выступление общероссийских организаций и экоНПО против строительства магистрали Москва — Санкт-Петербург. Проект в итоге был заморожен.

Но 1990-е подходили к концу. Голос независимых экологических организаций звучал всё глуше на фоне нарастающего государственного регулирования.

В нулевые это фон стал еще более плотным, а движение расползлось.

Оно запнулось о порог тысячелетия, энергия протеста ощутимо иссякала. Экоактивист Дмитрий Шевченко отмечает, что гражданское общество в это время распалось на гражданские общества, потеряло в единстве. Но, несмотря на всё это, активистом удалось одержать несколько значимых побед.

5. «Любить природу — значит любить Родину»

Одной из них стал всероссийский экологический референдум 2000 года. Его организовывал СоЭС, Центр охраны дикой природы, «Лесной клуб», Greenpeace. На повестке тогда был указ президента о ликвидации Федеральной службы лесного хозяйства и Госкомитета по охране окружающей среды. Будоражило общественность и предложение Минатома ввозить в Россию новый вид ядерных материалов.

Активисты считали, что страну превращают в могильник для радиоактивных отходов. Всего за три месяца инициативная группа собрала колоссальное количество подписей в поддержку референдума — два с половиной миллиона (!).

«А потом была осень. Коробки с подписями попали в складские помещения Избиркома, где стояло много столов и было много сотрудников в погонах и без. Как на работу мы ходили туда и наблюдали, как отбраковываются подписи. Минус 100 тысяч, минус 200, 300, 600 тысяч — так таяла надежда на референдум.

Потом был суд, на котором мы пытались отстоять собранные подписи, а сотрудники в погонах и без успешно доказывали суду, что „гор. Москва“ и „г. Москва“ — это разные понятия и нарушение правил заполнения подписных бланков… Ясно было, что идет игра в одни ворота, как говорится у фанатов — договорняк. Референдум не прошел.

Был ли это проигрыш? Юридически да, а фактически… 22 ноября 2000 года в Москве состоялся странный съезд некоего общероссийского общественного движения „Экологический форум“, который принял обращение к президенту „О недопустимости народных референдумов по стратегически важным техническим проблемам“. Среди делегатов — сплошные инициаторы ввоза облученного ядерного топлива. Им не хватило официальных решений судов и избиркомов. И это не просто так. Это означало полную капитуляцию, их проигрыш в главном — они так и не смогли доказать, что можно торговать Родиной», — вспоминает Владимир Чупров, руководитель энергетической программы российского отделения Greenpeace, участник тех событий.

Успехом Движения стало также утверждение проекта Экологической доктрины России. Он был составлен силами ведущих экоНПО России и прошел обсуждение во всех госведомствах. В итоге в августе 2002 года проект был утвержден правительством. Что важно — он закреплял справедливое распределение доходов от использования природных ресурсов.

В нулевые экодвижение испытывало влияние «политического реформирования страны и глобализации», отмечает Ирина Халий. Необходимость дать отпор всё больше наглевшим ТНК (транснациональным корпорациям) стала очевидной.

Святослав Забелин замечал по этому поводу:

«…Сумма национальных рынков постепенно превращается в единый глобальный рынок, а международное законодательство за этим процессом не поспевает. Чем такое положение тревожно с точки зрения воздействия на окружающую среду и дикую природу? Тем, что компании, становясь транснациональными, не слишком связаны законодательством территории, на которой действуют. Они могут выбирать, в какой стране зарегистрироваться, и подчиняются соответствующему законодательству, а работать имеют право где угодно. Тут и начинаются проблемы: налоговое законодательство в странах разное, природоохранное — тоже и т. д. Кроме того, действуя в соответствии с некоторыми международными нормами, ТНК выходят тем или иным способом из-под юрисдикции национального законодательства. Конфликт, возникающий при столкновении интересов ТНК с интересами страны, на территории которой они работают, не может быть разрешен международным правом, поскольку механизмы международного правового регулирования таких взаимоотношений несовершенны или отсутствуют. В результате появляются хозяйствующие субъекты, которые сами определяют границы своей ответственности. Это усугубляется и конфликтами интересов внутри каждой страны».

Вечный конфликт между экономикой и экологией снова обострился. На этот раз — по формуле «экоНПО против ТНК».

Принося экономические выгоды регионам — рабочие места и инфраструктуру, — ТНК не очень-то заботились об экологических последствиях своей деятельности.

Целых пять лет экоНПО и население Восточной Сибири противостояли компании «Транснефть». Общественность опасалась строительства нефтепровода Восточная Сибирь — Дальний Восток — Китай, предвидя серьезную угрозу для озера Байкал. В итоге пришлось вмешаться президенту. Трассу перенесли севернее.

В целом о Движении этого периода и его надломе активный участник процесса Святослав Забелин говорит следующее:

«В России экологическое движение было признаваемой и уважаемой властными структурами общественной силой. Начиналось выстраивание отношений с бизнесом.

В 2006 году что-то сломалось. Интересно, что сломалось не только в России, но и глобально.

С 2005–2006 годов уровень свободы в мире, измеряемый Freedom House, стал неудержимо снижаться, хотя до этого демонстрировал рост. В 2006-м было кардинально деэкологизировано законодательство, госполитика стала враждебной по отношению к любой гражданской активности, но это не получило консолидированного отпора со стороны участников гражданского общества. Возник тренд на обособление, замыкание в границах своей тематики ведущих общероссийских, а вслед за ними и региональных экоНПО.

Внешнее наблюдение могло бы охарактеризовать этот период как время рутинного выполнения участниками экологического движения каких-то своих привычных проектов и программ. Без особых побед и поражений».

6. «Нам здесь жить!»

Десятые годы — это уже современность. За последнее время страна несколько раз успела встать на дыбы. Движение активизировалось, реагируя на вопиющие факты загрязнения, и снова стихало.

Расскажем о самых громких кампаниях дня сегодняшнего.

6.1. Волоколамск заволокло

Весной 2018 года больше полусотни жителей Волоколамска попали в больницы с похожими симптомами: жжение в горле, головная боль. В основном это были дети. Врачи толком не знали, что делать с маленькими пациентами. Ставили в основном ОРВИ. Мать одного из госпитализированных детей выложила в открытый доступ справку, выписанную врачами. Диагноз гласил: «Отравление неизвестным газом».

За две недели до происшествия власти ввели режим чрезвычайной ситуации на мусорном полигоне твердых бытовых отходов «Ядрово». Министр экологии Подмосковья Александр Коган говорил, что, вероятно, произошли выбросы свалочного газа. МЧС даже раздавала населению средства индивидуальной химзащиты: концентрация ядовитых газов в воздухе была предельно высокой.

Жители давно ополчились на эту свалку. Она расположена рядом с городом и забита мусором из Москвы. Жалобы на неприятный запах и головные боли поступали не первый месяц, концентрация недовольства росла.

3 марта 2018 года около 5 тысяч человек вышли на улицы и потребовали немедленного закрытия объекта. Выступления продолжались. 1 апреля почти каждый третий житель Волоколамска вышел отстаивать свое право на благоприятную окружающую среду.

Кроме сугубо экологических требований протестующие выдвигали и политические: отставку губернатора, освобождение задержанных ранее активистов.

В итоге 15 апреля последний мусоровоз отвез последний груз. Ворота, ведущие на свалку, заварили. А в декабре 2020 года полигон ТБО «Ядрово» был закрыт на рекультивацию — это пересыпка грунта, посев трав, «озеленение», чтобы в дальнейшем обустроить там безопасный парк.

Миллион тонн мусора, который еще должны были привести в «Ядрово», направили на другой полигон — «Храброво», Можайский городской округ. И тут проблема существенно вырастает в масштабе. Ведь аналогичная ситуация сложилась во многих городах.

Полигон с характерным названием «Кучино» отравлял Балашиху, «Астапово» — Луховицы, «Сабурово» — Щелково, «Малая Дубна» — Орехово-Зуево. «Лесная» душила Серпухов, «Шатурский» — Шатуру. Простые люди, объединившись, добились того, что в 2020 году все они были закрыты.

Однако вместо свалок теперь возводят КПО — комплексы по переработке отходов. И это тоже в прямом смысле слова головная боль для жителей и активистов. Экологичность КПО сильно преувеличена, считают они.

«Достаточно посмотреть на территориальную схему области и на те КПО, что построены. К ним везде пристроены карты для размещения отходов, а это и есть полигон, как его ни называй», — объясняет руководитель токсического отдела Greenpeace в России Алексей Киселев.

Строят и временные площадки для свалок. Как говорит активист Дмитрий Соломевич, «временная площадка — это практически полигон на срок до 11 месяцев, который не требует экологической экспертизы».

Протест против одной из таких временных площадок ТБО в Рузском районе даже сопровождался объявлением голодовки. Ранее активисты нашли там незаконную свалку ртутных ламп. Местные жители собрали стихийный митинг против завоза новой партии этих грузов, но ОМОН легко разогнал немногочисленную толпу несогласных.

У вас проблема? У нас есть решение!

Чтобы «разгрузить» столицу и страдающее Подмосковье, где-то в недрах властных структур созрело гениальное управленческое решение. Мусор предложили вывозить на север — в небольшой поселок Архангельской области Шиес. Это, как мы уже знаем, обернулось едва ли не самым громким взрывом протестной активности за последнее десятилетие.

6.2. Речка, изогнутая как хомут, и оранжевые жилеты

Шиес — железнодорожная станция в Архангельской области, почти на самой границе с Республикой Коми. В окрестностях много сел и деревень. До Сыктывкара — столицы Коми — 150 км. Станция «Шиес» послужила отправной точкой для одного из самых непримиримых гражданских протестов. Экологическое движение по-настоящему прорвало.

Всё началось с того, что летом 2018 года в районе станции принялись вырубать лес. Рабочие поделились с жителями информацией, что на месте вырубки проложат железнодорожные пути, по которым скоро повезут «подарки» от москвичей. Но беспокоиться не о чем — специально под эти нужды уже заложено новое предприятие. Полигон (экотехнопарк) займет 300 га архангельской земли и сможет ежегодно принимать до 500 тысяч тонн твердых бытовых отходов. И так — на ближайшие 25 лет.

Проектом гордился и губернатор Игорь Орлов. Он заявлял, что полигон не нанесет вреда экологии, а создаст новые рабочие места и будет примером внедрения «самой современной технологии утилизации мусора с минимальным захоронением». Однако население восприняло губернаторскую инициативу без особого энтузиазма. Точнее, с энтузиазмом, но с противоположным знаком.

Уже в конце лета против строительства нового полигона собрались первые митинги. Помимо самого Шиеса — в Коряжме, Котласе, Сыктывкаре, Яренске, Северодвинске. В Архангельске численность протестующих составляла около 10 тысяч человек. Вслед за митингами прошли и первые задержания.

В ответ активисты со всего региона начали приезжать на место предполагаемого строительства. Жить там было особо негде — поэтому разбили палаточный лагерь.

По оценкам местного экологического движения «Чистая Урдома», за всё время протестов в лагере побывало около семи тысяч человек. Люди перекрывали дороги к месту строительства, в малонаселенных пунктах жители выходили на одиночные пикеты.

Протестующие носили оранжевые жилеты, чтобы переходить через железнодорожные пути. Ими была организована экологическая вахта в лагерях «Ленинград», «Баня», «Крепость» и объявлен бессрочный протест.

Но, несмотря на небывалый градус гражданского сопротивления, строительство продолжалось. Его приостановили только после того, как информационная волна дошла до самого «верха». В августе 2019 года Владимир Путин поручил архангельскому правительству всё-таки принять во внимание мнение граждан. В итоге в январе 2020 года Орлов ушел в отставку, а арбитражный суд предписал снести то, что уже успели возвести на объекте. Решение суда было встречено всеобщим ликованием.

После стольких месяцев столкновения с властями и силовиками это была по-настоящему историческая победа. Шиес, что в переводе с коми означает «лесная речка, изогнутая как хомут», отстояли. Свою лесную речку жители Архангельской области завалить мусором не позволили.

6.3. Москва дозиметрам не верит

Не лучше дела с экологией обстоят и в самой столице. И здесь речь уже не просто о мусоре…

Московские власти запланировали строительство новой транспортной артерии — Юго-Восточной хорды. ЮВХ − одна из четырех магистралей, которые должны в ближайшие годы появиться в столице. И всё бы ничего, только проходить она должна по тем местам, где захоронены ядерные отходы урановых и ториевых руд. Местные жители опасаются, что рабочие разроют могильник и поднимется радиоактивная пыль. И опасаются не без оснований.

История с Московским заводом полиметаллов (МЗП) — давняя. Проблемы с радиацией признавало и руководство завода. В 1950–1960-х предприятие складировало отходы на заднем дворе. Позднее эта территория была передана городу.

Поначалу мэрия отрицала факт заражения, но вскоре с ответственным заявлением выступил главный столичный начальник. В январе 2020 года мэр Москвы Сергей Собянин заявил, что рядом с заводом полиметаллов нашли «пятна радиоактивного заражения», оставшиеся еще с советского времени. Власти пообещали заняться свалкой.

Был объявлен конкурс на рекультивацию земли. За 80 млн рублей компания «Радон» обязалась в течение трех месяцев разобраться с проблемой. Ее специалисты обнаружили пять радиационных аномалий рядом с мостом в районе Москворечье-Сабурово. Всего на площадь в 1 тыс. кв. м пришлось 458 кв. м земли с «превышением мощности дозы гамма-излучения над контрольными уровнями». Большая часть зараженного грунта — отходы I и II классов, которые чрезвычайно опасны: они необратимо разрушают экосистему.

В борьбу против радиации, помимо местных активистов, включился Greenpeace. Никто не верил, что «Радон» устранит «фон» полностью. В феврале 2020 года они пошли в Арбитражный суд Москвы с требованием признать недействительным заключение экспертизы, которое разрешает провести ЮВХ по зараженной территории. Их позиция была однозначна: никакой хорды в этом месте.

Рядовые жители выступали против строительства магистрали и по другой причине: многополосная трасса под окнами — удовольствие не из приятных. Сметать радиоактивные пылинки со своих подоконников тоже никто не хотел.

Летом 2020 года рядом с могильником проходили митинги, приезжали именитые журналисты, освещали протест. Были и задержания. Но в итоге московские власти настояли на своем: участок рекультивировали, стройку продолжили. Пришел и отчет по линии РАН: «опасности для населения нет».

Само население, впрочем, с этим по-прежнему не согласно. Но хорда уже отстроена на треть, продолжает строиться и, видимо, будет построена в срок. К 2023 году ее обещают пустить в эксплуатацию.

6.4. Страсти по Куштау

Куштау — гора-одиночка в Башкортостане. Один из четырех шиханов, расположенных недалеко от Стерлитамака. Сакральная гора — считают местные жители. Летом 2020 года на ее склонах развернулась настоящая битва за природу. И снова: экология vs экономика.

Башкирская содовая компания давно пыталась разработать эту сакральную гору под сырье. В 2018 году БСК, наконец, получила такое разрешение. Общественность всполошилась, ведь Куштау — настоящая кладовая местной флоры и фауны. Там много краснокнижных растений, насекомых, животных. Разработка грозит экологической катастрофой!

Летом началась геологоразведка и первые вырубки леса на склоне — предварительный этап разработки. Вместе с ними — флешмобы и акции протеста неравнодушных граждан. Защитники Куштау разбили палаточный лагерь, чтобы организовать полноценное сопротивление. В дальнейшем его то и дело будут пытаться разогнать чоповцы от БСК, омоновцы и Росгвардия. С обеих сторон пострадают люди.

После длительного противостояния, которое сопровождалось массовыми задержаниями, силовыми акциями и настоящим народным бунтом, в лагерь приехал глава республики Радий Хабиров. Чиновник призвал протестующих разойтись и пообещал, что работы будут прекращены, пока стороны не достигнут компромисса.

Активисты согласились, но выставили условие: БСК убирает с горы всю технику и мусор — остатки поваленных заборов.

Власти пошли на уступки. Вскоре под давлением общественности разработка была окончательно приостановлена.

В конце августа Хабиров на встрече с защитниками шихана рассказал, что горе присвоят статус особо охраняемой территории. Эту инициативу поддержали и «федералы» — Совет по правам человека при президенте России. Глава совета направил письмо министру экологии и природных ресурсов Дмитрию Кобылкину, в котором попросил учесть позицию правозащитников при принятии окончательного решения по Куштау. Всё это время активисты не переставали дежурить на склоне своей горы.

2 сентября 2020 года Хабиров подписал постановление о присвоении горе статуса памятника природы регионального значения. Сырьевой проект «Куштау» был закрыт.

7. Письма в редакцию

Напоследок мы расспросили действующих активистов о том, что представляет собой экологическое движение в России сегодня.

Святослав Забелин считает, что происходит эскалация гражданского протеста «по поводу разнообразных покушений на среду обитания». Это и точечная застройка, и уничтожение зеленых пространств, проблема мусорных полигонов и многое другое.

В то же время координатор «Международного социально-экологического союза» признается, что его настораживают «экологические» активности, лояльные бизнесу и власти в реализации масштабных экологически вредоносных проектов. Это мероприятия по экологизации быта под громким лозунгом «Спасаем планету!», раздельный сбор мусора, массовые посадки «будущих пиломатериалов» вместо леса.

«Оружие противника в этой войне включает в себя „гринвошинг“, иллюзорные технические решения и отвлечение внимания на индивидуальное поведение».

Руководитель АНО «Гражданская инициатива против экологической преступности» (организация, признанная иностранным агентом в России) Дмитрий Шевченко:

«Российское зеленое движение не представляет собой движения в общепринятом понимании — с единым центром и стратегией. Оно имеет скорее общие ценности, чем цели. Объединяющей идеей выступает справедливость в широком смысле: справедливый доступ к природный ресурсам, справедливое распределение природной ренты, справедливое отношение к самой окружающей среде. Сегодня это не только борьба за экологию, противодействие каким-то конкретным проектам. Зеленые сражаются за „лучший мир“, который социально более справедлив. Они ведут борьбу за прозрачное демократичное общество, в котором соблюдаются базовые права человека, в том числе право на окружающую среду и гендерные права.

Другой миф — что российское зеленое движение представлено только экологическими организациями. Сейчас это не так. Тон задают низовые гражданские инициативы.

Так или иначе они представлены во всех регионах. На федеральном уровне макроэкологических организаций практически нет. В 1990-е и 2000-е в этой роли выступал МСОэС и его российское отделение — РСоЭС. Но в современной информационной повестке они практически отсутствуют. Поэтому вся активность строится с региональными НКО. Всё это очень разные организации. У каждой своя стратегия выживания. В связи с общим ужесточением законодательства в стране, а также с широким применением закона „Об иностранных агентах“ зеленым НКО приходится несладко. Выходят из ситуации по-разному. Кто-то конформист и идет на сотрудничество с властью, кто-то остается в протестной парадигме, кто-то вообще уходит из публичного поля и тихонько занимается экспертной исследовательской работой. В целом именно региональные НКО определяют сегодня ландшафт общественного экологического активизма в России».

Дмитрий Морозов, активист «Российского социалистического движения» (РСД):

«Сегодня экологическое движение в России — это фронт борьбы за выживание. Главные проекты, против которых выступают экологи, — это мусоросжигательные предприятия, мусорные кластеры, огромные свалки (Шиес, полигоны в Подмосковье, Поволжье, Казани). На втором месте — локальные проблемы. Это точечная застройка, вырубка парков и скверов.

Главное препятствие для развития экоповестки на сегодняшний день — отсутствие общей структуры движения. Соответственно, общих требований и общей позиции. Есть лишь эмбрионы подобных проектов. Например, проект „Нам здесь жить!“ и ему подобные. Но они небольшие и малоизвестные. Необходимо сформулировать единую социальную и экологическую повестку для всего движения, чтобы добиваться большего».

8. И еще немного о НЭПе

Очевидно, что новый НЭП — уже необходимость. Разрозненные гражданские организации, как видно, не всегда способны дать адекватный ответ индустриальным вызовам времени. Экология больше не служанка экономики — такое рабство противоестественно. Природа физически его не вытерпит.

Важно осознать, что экология — это тоже экономика, здоровье населения, если угодно, — тоже капитал.

Авторы проекта новой экологической политики предостерегают: риски потери конкурентоспособности российской экономики в ситуации, когда зеленые технологии становятся важным конкурентным преимуществом, слишком велики. Оппозиция экология — экономика, которой мыслит коллективное сознание властных структур, должна быть снята. Пожалуй, в этих условиях именно новая экономическая политика могла бы стать универсальной ценностью для современного российского общества

Источник: НОЖ https://knife.media/russian-ecoactivism/.