Сегодня, 12 декабря, исполняется 20 лет с того дня, когда на референдуме была принята Конституция Российской Федерации. Мы продолжаем публиковать статьи на эту тему. О том, как готовилась Конституция, сегодня рассказывает Морщакова Тамара Георгиевна.
Читайте также на эту тему статью Сергея Филатова «Основной закон и представительная власть»
Я хотела бы привести отдельные примеры, которые показывают совершенно правильную конституционную и правовую ориентацию Бориса Николаевича в период конституционных реформ, учитывая, что его часто осуждают за то, что он тогда сделал со страной, «вздыбив» ее. Может быть, именно для того и вздыбил, чтобы она могла выскочить из ямы, в которую мы все попали.
Сначала о Конституционном совещании.
Решение президента о немедленном завершении подготовки проекта Конституции было шагом колоссального политического мужества, свидетельствовавшим о высоком правовом сознании. Ведь в какой обстановке было принято это решение? Когда произошли печальные события после проведения референдума (1993 года), результаты которого, в том числе благодаря решению Конституционного суда, не могли быть воплощены в жизнь в соответствии с волей, выраженной народом. Но мы почему-то это обстоятельство недооцениваем и все время вспоминаем только о том, что к тому моменту уже давно работала Конституционная комиссия. Но эта комиссия в составе высшего законодательного органа (Верховного совета) работала уже несколько лет, а дело с места не двигалось. И нужно было очень серьезное политическое усилие, чтобы самой актуальной задачей стало принятие новой Конституции.
И это сделал Борис Николаевич. Наверное, дело было и в том, что у Ельцина были очень хорошие правовые советники, но все равно это было проявление его политической воли. Значение Конституционного совещания я бы отметила еще с одной точки зрения. Это был первый показательный пример того, как хорошо может сработать гражданское общество. Что такое было это Совещание?
С одной стороны, конечно, великое дозволение президента, чтобы такая работа происходила. Но, с другой стороны, Совещание не было каким-то зарегулированным органом, работающим строго в рамках регламента. Оно само создавало идеи, процедуры, и делало выводы. И это мне кажется очень продвинутой классикой деятельности гражданского общества. Да, результаты деятельности неизбежно попадали к тем, кто отвечал за окончание этой юридической работы, но я думаю, что в нашей истории это был потрясающий урок, и никакие Общественные палаты и президентские советы, действующие ныне, не могут сравниться с тем центром правовой и конституционной мысли, который был создан по воле Бориса Николаевича.
Надо отметить, что в рамках Совещания удалось организовать настоящую мозговую атаку. Причем могу вам рассказать о реакции юристов на эту работу, в том числе и тех, кто работал в составе Совещания – а ведь там были не только юристы. Мы так долго сидели без дела в этой стране, и поверьте, переживали совершенно искренне. Наши правовые познания очень долго никому не были нужны, и вот оказалось, что мы пригодились. Это вызывало очень серьезную, если хотите, профессиональную гордость.
Второй момент, может быть, носит частный характер, но он показывает, как определялось направление работы. Была деталь, о которой наверняка знают все участники Конституционного совещания. Аппарат президента тогда подготовил в качестве руководства к действию и роздал всем работающим на Совещании только один комплект материалов. Что это было? Это были переводы на русский язык всех международно-правовых актов, в которых на первом месте стояли права и свободы людей и принципы организации судебной власти. На самом деле юристы, наверное, не нуждались в таких материалах, но это показывает, из чего исходило руководство страны. А оно встало на единственно правильную позицию: нельзя больше настаивать на дискриминации нашего собственного великого народа в международном сообществе. И эту идею я считаю самой драгоценной среди тех, которые затем были воплощены в Конституции. Именно она придает нашей Конституции большую социальную ценность. Я бы даже сказала, что именно на этой идее был, в конце концов, построен конституционный консенсус, несмотря на то, что позиции разработчиков основного закона во многих вопросах расходились.
О следующем значимом эпизоде хочу напомнить, и потому что в нем большая роль принадлежала самому Борису Николаевичу Ельцину. На определенном этапе подготовки проектов Конституции те крупные юристы, к чьим советам прибегал Борис Николаевич, а это как раз был Сергей Сергеевич Алексеев и те, кто впоследствии стал организаторами Центра частного права, сформулировали одну идею. Ее суть: над всеми судами, которые планировалось создать в нашей стране на основе конституционных норм, должен быть поставлен некий высший судебный орган. Был представлен соответствующий проект, согласно которому этот высший орган обладал определенными функциями по отношению ко всем судам, а также был обязан обеспечивать единство в сфере всей судебной деятельности. При этом в его состав входили руководители судов и еще некоторые ответственные лица, которые должны были быть в него делегированы. Это Высшее судебное присутствие призвано было надзирать за тем, что происходит в судебной системе.
Здесь нужно отметить, что период активной работы над Конституцией совпал с определенным кризисным моментом для Конституционного суда. Напомню, что все судьи Конституционного суда, несмотря на то, что его деятельность была приостановлена, принимали участие в разработке проекта новой Конституции. Им очень доверяли, и все они также входили в состав Конституционного арбитража. Это отдельный вопрос, но он заслуживает особого внимания – каким бы ни было отношение у Бориса Николаевича к решениям КС, как бы он ни был неудовлетворен решением по референдуму, или попытками Суда проверить конституционность его ночного мартовского обращения к народу, он доверял судьям.
Итак, когда появилась идея создания Высшего судебного присутствия, произошло событие, о котором почти никто не знает, поэтому я беру на себя смелость о нем рассказать. Шесть членов Конституционного суда попросили аудиенции у президента Ельцина по единственному вопросу – создания Высшего судебного присутствия. И он почти немедленно нас принял. Мы объясняли ему, не-юристу, как могли, насколько эта идея вредна для независимой судебной власти. Мы исходили из тезиса, что решения такого собрания, являющиеся директивами для всех судов в стране, это нечто несовместимое с тезисом о независимости судебной власти. Мы сидели долго, не один час, и разговаривали с Борисом Николаевичем с глазу на глаз. Конечно, внутренне трепетали, потому что не были уверены, что президент нас услышит, что поймет юридическую сторону вопроса. И ждали его заключительного слова. Но последнее, к счастью, получили именно в том виде, на который могли только надеяться. Он сказал: «Я вас услышал, я вас понял, я понимаю, почему нельзя этого делать». Высшее судебное присутствие не появилось в Конституции. И для меня это знаковое событие, потому что сегодня мы снова возвращаемся и к идее Высшего судебного присутствия, за которое ратует председатель Высшего Арбитражного суда. И в нем опять будут состоять председатели и заместители председателей всех судов. Непонятно в какой форме они будут давать указания другим судебным органам. «Не-юрист» Ельцин все понял, а ныне действующие юристы, в том числе и работающие в судебной системе, этого не понимают.
Последнее, что я скажу, имеет целью отвергнуть все то, что с негативными коннотациями напрасно приписывают Борису Николаевичу. Воспользуюсь для этого эпизодом, также имеющим отношение к юридическому анализу. Все помнят указ № 1400. Речь пойдет о «популярном» тезисе о «безосновательной» приостановке деятельности Конституционного суда.
Когда после принятия новой Конституции деятельность КС была приостановлена – так же, как и действие многих законов, – это имело совершенно не то значение, которое пытаются найти. Переходные положения Конституции содержали такие нормы: все акты, действовавшие в Российской Федерации до принятия Конституции, применялись только в той части, в которой не противоречили новой Конституции, в противном случае они и не применялись. Для кого была сформулирована задача не применять противоречащие новой Конституции акты? Мне, как юристу, ясно, что тогда – прежде всего, для правоприменителей.
На самом деле, в тот момент, когда президент опубликовал решение о приостановлении, этого можно было и не делать, потому что того Конституционного суда, который планировалось создать в соответствии с новой Конституцией, в стране не существовало. При этом у «старого» не было ни необходимого количества членов, ни необходимой компетенции, ни соответствующей внутренней структуры. Я скажу даже больше: до того, как была принята новая Конституция, целый ряд членов Конституционного суда написали заявления на имя председателя суда о том, что при наличии соответствующих «старых» конституционных норм они считают возможным участвовать только в процессах, где рассматриваются жалобы граждан на нарушение их прав, потому что на базе «старой» Конституции все остальные вопросы уже решаться не могут. Уже в силу этого внутреннего решения суда, процессы в Конституционном суде до момента одобрения новой Конституции не проходили. И когда Борис Николаевич написал, что до принятия нового закона «О Конституционном суде» деятельность этого суда приостановлена, то была лишь констатация факта, что переходные нормы Конституции уже начали действовать.
Другими словами, я бы не хотела, чтобы на нашем первом президенте лежала вина, которую на него часто возлагают – за то, что он «парализовал конституционное правосудие в стране». Этого не было, фактические обстоятельства были другими. К этому надо добавить и вот что: ни u1089 с одной головы судьи Конституционного суда не упал ни единый волос. И это при том, что в нем работали люди, которые бывали в состоянии конфронтации с президентом и выражали несогласие с его действиями, пусть и в присущей их статусу форме. Все они продолжили работать в новом Конституционном суде, и я считаю, что здесь президент также проявил максимальное уважение и понимание правовых принципов. Поэтому я всегда буду сохранять в своем сердце благодарность, и не только человеческую, но и благодарность представителя юридического сообщества, к профессии которого в нашем государстве на первом этапе его становления высшая власть проявляла высокое уважение. Это могло бы быть и моим пожеланием, адресованным действующей власти.